Даже теперь, когда у папы осталось только восемь сыновей, требовалось составлять вместе два обычных стола. Однако через пару месяцев количество воскресных едоков еще сократилось — у каменщика к старости стал портиться характер, теперь редкий обед не кончался перебранкой. Сыновья решили, что лучше уж самим добывать пропитание, чем слушать ругань старого брюзги, и один за другим ушли из дома. И, наконец, в одно прекрасное воскресенье папаша привел на семейный обед только Крыса. Когда хозяин посадил их за столик на двоих, отец засмущался, потом разозлился, но сдержал себя.
Он ел молча и был как-то церемонно вежлив по отношению к хилому тринадцатилетнему сыну-калеке.
В конце концов старый Риццо хорошенько надрался и, словно подводя итог обеду, впечатал огромный кулак в накрытый клеенкой столик. Он напомнил Богу и людям, кто он такой, что, дескать, он привык сиживать за столами побольше этого: «Sono Rizzo! Io prendo la tavola piu grande del locale!»[7] Прибежал хозяин, и оба старика, обнявшись, всплакнули. Потом Крыс повел отца домой. В квартире старик огляделся и издал жуткий вопль, словно неожиданно проснулся и увидел, что семью вырезали бандиты, а стены дома забрызганы кровью. Уставившись поверх головы Крыса, будто того и не существовало, старый каменщик, рыдая, вопрошал снова и снова, где его дети: «Dove sono i miei ragazzi terribili?»[8] С той поры Крыс стал единственным для отца; впрочем, здесь не последнюю роль сыграла его физическая немощь. Но так или иначе, жизнь ему улыбнулась. Отец многое спускал Крысу и никогда не бранил. Обеды по воскресеньям продолжались. Разговоров за маленьким столиком почти не велось, зато там царила внутренняя близость, мирная любящая атмосфера. Папаше Риццо перевалило за шестьдесят, он погрузнел, облысел, ослаб здоровьем и стал напоминать облезлого добродушного медведя. За обедом он выпивал литр кьянти, а по дороге домой все гладил последнего сына тяжелой рукой по голове или обнимал его за плечи. И вот однажды летом, возвращаясь из ресторана, отец всей тяжестью обрушился на Крыса, придавив его к земле.
Когда Крыс, барахтаясь, вылез из-под отца, он понял, что тот мертв. Он скончался мгновенно на глазах у толпы, запрудившей залитые солнцем улицы Бронкса.
С тех пор Крыс остался один-одинешенек.
Ему было шестнадцать, он в жизни ничему не учился, но от природы быстро соображал и, как многие дети, выросшие в больших семьях, умело врал без зазрения совести.
С этим «багажом» он и вошел в жизнь.
Крыс мог часами болтать о Бронксе, о Манхэттене, да и почти обо всем на свете. Но любимым коньком была Флорида, и, хотя он там ни разу не был, рассуждал он на эту тему с гораздо большим апломбом, чем на любую другую.
Он частенько листал цветные проспекты туристических компаний и собирал газетные вырезки. Еще у Крыса имелась книга «Курорты Флориды и Карибского моря». В этом очаровательном (по его выражению) месте есть все условия, чтобы жить припеваючи, — солнце и кокосовые орехи, причем в таком изобилии, что не знаешь, куда от них деваться. Ну, с солнцем попроще — нужна только широкополая шляпа, очки и кремы. А вот с кокосами прямо беда — их столько на улицах валяется, что тамошние власти вынуждены нанимать огромные колонны грузовиков, чтобы их собрать и дать дорогу транспорту. А кокосовые орехи — это тебе и завтрак, и обед, и ужин, любому ребенку ясно. Как проголодаешься, сорви орех, вскрой ножом и — в рот. Расписывая прелести этой пищи богов, Крыс всегда сопровождал свои слова выразительнейшими жестами.
— Тут одна загвоздка, — втолковывал он Джо, плотоядно причмокивая, — такая штука, понимаешь… Теплое молочко по роже течет и прямо за шиворот. И тут надо от этой вкусноты оторваться и ряху обтереть. А отрываться неохота. Вот ты смог бы? Я-то смогу.
А уж насчет рыбы Крыс разливался таким соловьем, что и Джо уверовал — там для этого дела ни удочка, ни леска, ни крючок не нужны. Перед глазами витала сладостная картина — вот он и Крыс у воды весело галдят: «Рыбка, рыбка! Плыви сюда!» И тут же из волн выпрыгивают прямо в руки две здоровенные рыбины, уже зажаренные. Глупо, конечно, но Джо ясно ощущал аромат жареной рыбы.
Иногда, чтобы не оборвать столь приятную беседу, Джо подбрасывал вопрос:
— Старик, а ты обдумал, где мы будем ночевать? У них ведь там «крестов» нету, это уж как Бог свят.
Но у Крыса был готов ответ на все. Он начинал расписывать бесконечные мили песчаных пляжей, прогретые солнцем, с беседками, павильонами, бунгало на любой вкус, скамейками, устланными мягкими подушками. Там, защитившись от дождя и ветра, можно спать, как у Христа за пазухой.