— Выпустить главный балласт!
Раздался звук, похожий на взрыв. Поток воздуха погнал воду из бортовых цистерн.
— Продуть носовые цистерны!
Теперь звук стал мягче и слабее, подлодка затряслась, запыхтела и зафыркала, пол резко накренился, однако матросы, работающие с вентилями, казалось, ничего не замечали. Они вращали рукоятки и двигали рычаги, будто угадывали команды, не сводя глаз с мигающих алых и зеленых лампочек датчиков, показывающих давление воздуха.
В рубке капитан через перископ увидел белопенные буруны по носу лодки, а потом высокий фонтан с брызгами, словно кит выпускал струю воды.
— Впередсмотрящих — на мостик, — произнес он и повел перископом на корму. Матрос откинул крышку люка, ведущего на мостик, и выбрался на него, еще залитый водой. За ним последовали старший помощник и второй впередсмотрящий. Подлодка выровнялась и неторопливо заскользила по поверхности. Командир отдал дальнейшие приказания:
— Следить за надводным положением. Начать вентиляцию. Открыть люк.
Хлопнув, откинулась крышка люка, и командира охватила струя теплого воздуха. Он повернулся и поднялся по трапу на мокрый мостик, где впередсмотрящие и Розанов всматривались в полоску суши. Командир глубоко вдохнул терпкий соленый воздух и приказал Крегиткину:
— Обе машины стоп. — Обратившись к Розанову, он произнес: — Должно быть, здесь сильное течение, нас очень быстро сносило.
— Нас и сейчас сносит, — отозвался Розанов, — но куда, не знаю. Наши карты этого района…
— Знаю, — перебил капитан, — все знаю. А теперь лучше убраться отсюда подобру-поздорову и поживей. Надеюсь, это совпадает с вашим желанием?
Розанов смолчал. Командир нажал на кнопку внутренней связи и произнес:
— Установить пост наблюдения за маневром. Обе машины — полный на поворот.
Снизу передавали команду, а командир крикнул в люк:
— Курс ноль-девять-ноль.
Послышался прерывистый грохот, и с обоих бортов изверглись облака сизо-белого дыма — это заработали дизели. Дым медленно рассеялся, и подлодка стала набирать скорость, круто разворачиваясь вправо. С глухим рокотом волны разбивались о нос. За вибрирующей кормой протянулся прерывистый пенный шлейф. Едва подлодка легла на заданный курс и увеличила скорость до двадцати узлов, микрофон в рубке чуть не лопнул от крика:
— Командир! Глубина восемь саженей! Пять! Две!
Что-то заскрежетало и зашипело, словно мощная струя пара. От резкого толчка трое на капитанском мостике рухнули ничком. Подлодка врезалась в отмель на несколько метров, задрав нос, как тюлень задирает голову, вылезая из воды. Двигатели продолжали работать, и лодку тянуло на отмель все дальше и дальше.
— Говно! — заорал капитан, вскочив на ноги. — Обе машины стоп! Обе машины полный назад! Выпустить весь балласт. Продуть все цистерны!
Снизу донеслись треск и шум, двигатели дали задний ход. Струи воды взмывали и опадали с грохотом, оглушавшим как артиллерийская канонада. Подлодка затряслась и задрожала, ходовые винты взбили песок и воду в кипящее месиво вдоль бортов. Однако, бросив взгляд на нос, капитан убедился, что все напрасно, — лодка безнадежно вгрызлась в песок. Тогда он устало крикнул в люк:
— Стоп машины!
— Есть стоп! — откликнулся Крегиткин.
Двигатели затихли, был слышен лишь шум волн о корпус подлодки.
Командир и Розанов смотрели на береговую линию, расплывавшуюся в неясных сумерках. С моря задул холодный ветер, и командир вздрогнул:
— Если нас до сих пор не засекли, то сейчас и подавно не увидят. Дождемся прилива и снимемся с мели.
Розанов промолчал.
— Если вы поторопитесь, можно будет определить наши координаты по звездам. По крайней мере узнаем, где мы находимся.
Командир спустился в рубку. Розанов продолжал молча наблюдать за берегом. Говоря откровенно, его не очень занимало, где они находятся. Он пошел на подлодку добровольцем, чтобы избежать отправки в Корею офицером связи с армией Китая, и сейчас был бы рад очутиться где угодно, только бы подальше от азиатских «товарищей». В нем жил дикий страх перед ними с тех пор, как его деревня была разорена дотла китайскими отрядами, пришедшими из Маньчжурии. Он почти радовался тому, что лодка села на мель у мыса Код — куда уж дальше от Китая!
Розанов разглядывал остров и гадал, что-то делают сейчас его жители: чинят порванные сети или, может быть, готовят ужин из копченой селедки на торфяном огне в своих земляных хижинах. Нет, это он читал про Ирландию. Как же живут люди на американских островах? Розанову, кажется, не приходилось читать об этом. Впрочем, подумал он, во всем мире люди на островах должны жить одинаково.
ГЛАВА 2
На другом конце острова, милях в десяти от места, где лодка села на мель, праздник был в разгаре. Футбольная команда местной средней школы, которая с сентября прошлого года не одержала ни одной победы, только что выиграла со счетом 28:0 у неповоротливых здоровяков с материка. Ночной воздух звенел от автомобильных гудков, треска хлопушек и песен. Скамейки и деревья на Главной улице были украшены гирляндами серпантина, а поперек улицы полоскался лозунг «Да здравствуют наши!». Возбужденные юнцы, вперемежку с малышней и собаками, топтались возле аптеки. Прохожих они либо обсыпали конфетти, либо щекотали, либо щипали в зависимости от их пола, возраста и своего настроения. Школьный оркестр в парадной форме с аксельбантами, в киверах, из-под которых у девочек-оркестранток выбивались непослушные кудри, исполнял несусветную мешанину из гимна «Звезды и полосы вовеки» и марша «Наш вождь». Распорядители праздника, захмелевшие от восторга и осипшие от крика, кружили в своих старых побитых автомобилях по улицам городка, порой заглушая школьный оркестр собственным вариантом песни Бернса «За старую дружбу», состоящим из слов: «Мы победили, потому что победили, потому что победили», и так до бесконечности.
Неподалеку от Главной улицы, в баре, неизвестно почему называвшемся «Пальмовая роща», тоже праздновали победу школьной команды, хотя все, кто там находился, давно вышли из школьного возраста. В просторном зале «Пальмовой рощи», покрытом линолеумом, слева возвышалась стойка, доверху заставленная банками с пивом. Напротив стойки были «кабинеты», а попросту крохотные кабинки — в них обычно усаживались дамы или парочки, желающие хоть как-то уединиться. За телевизором в конце зала была дверь на веранду, откуда можно было пройти в подвал и мужской туалет. Где расположен женский туалет и есть ли он вообще, никто не знал и никогда не интересовался.
Днем «Пальмовую рощу» освещали рассеянные лучи солнца сквозь боковые окошки и некое подобие витража над дверью. По вечерам с выбеленного потолка ослепительно сияли лампочки без абажуров — создавалось впечатление, что сотня фотографов одновременно снимают со вспышкой. В этот вечер, однако, ослепительное сияние было не так заметно из-за толпы, переполнявшей зал, и густых клубов сигаретного дыма. И вообще, на резкое освещение сегодня никто не обращал внимания — все были поглощены обсуждением выигранного матча, радость и общее веселье, казалось, смягчили свет, сделали его более уютным, почти интимным.
Большинство посетителей были одеты не слишком модно, но практично и тепло. Преобладали красные или черные короткие куртки, заправленные в брюки. Почти все были в головных уборах — красных охотничьих шапках, кепках с длинными козырьками для рыбной ловли в открытом море, ушанках. Двое мужчин были в рыбацких сапогах, трое — в форме береговой охраны. Посетители разбились на небольшие группы, составлявшие ячейки единого улья. Застолье отличалось от веселья молодежи за стенами бара своей солидностью и основательностью, собравшиеся получали удовольствие от степенной, неторопливой беседы. Она и была здесь приметой праздника — не будь победы в матче, в баре было бы совершенно тихо, а сейчас гул голосов был достаточно громким, людей тянуло пообщаться, а то и поспорить, а значит, провести время весело и с толком.
В боковой кабинке, обособившись, сидела пара, не принимавшая участия в общем веселье. Роланд Гарни сосредоточенно разглядывал стакан с пивом, который в его больших ладонях казался маленькой рюмкой. Ему было за двадцать, но все считали, что он либо моложе, либо старше. У него было открытое лицо с крупными чертами, белокурые густые волосы взлохмачены, как у мальчишки, однако кожа на шее сзади собралась в складки и огрубела от долголетнего загара, налитые силой руки были иссечены и обветрены. Три месяца летом он работал в гараже, обслуживал джипы и спальные вагончики отдыхающих, а остальное время года зарабатывал на жизнь ловлей моллюсков на собственной лодке, иногда промышлял треску и окуня. Ветер и соленая вода выдубили его кожу почище, чем у иных старых рыбаков. Напротив Гарни сидела Барбара Хейджман, вертя стакан с пивом в пальцах. Сейчас она говорила так горячо и убедительно, что ее глаза расширились и заблестели. Она была близорука и надевала очки, когда водила машину или вела урок в школе. Теперь, со стаканом пива в руке, в вязаной шапочке, скрывавшей прическу, она больше походила на юную студентку, чем на учительницу.