— Счастливый ты. А я должен оставаться здесь.
— Да, пожалуй, вы правы, если вдуматься, — ответил Гарни. — Ваше положение не назовешь блестящим даже по сравнению с моим.
При помощи Лысенко он вскарабкался в трубу высотой около семи футов и шириной примерно три. Над головой тускло светила лампочка. В ее мерцании Гарни разглядел датчики, определяющие давление воздуха в глубину. Верх боковой двери, сквозь которую он должен выйти, находился на уровне груди. Заслонка внизу лязгнула, закрываясь, и Лысенко дважды постучал по ней. Гарни повернул латунное колесо, морская вода вспенилась вокруг его ног. По мере того как она прибывала, температура в трубе становилась выше и выше. Циферблаты запотели, на них ничего нельзя было разобрать. У Гарни заложило уши, он открыл рот и дважды судорожно глотнул воздух. Вода прибывала быстро, в горячем воздухе сильно ощущался металлический привкус. Хотя вода была холодной, Гарни вспотел, пока она дошла ему до груди. Тогда он закрутил колесо, шагнул вперед и раздраил дверь, ведущую в полную темноту. Гарни сделал три глубоких вдоха. Сердце отчаянно колотилось, глаза болели. Нырнув, он проплыл через дверцу и принялся на ощупь искать путь на поверхность… Он различал слабый свет над головой и черный силуэт башни на палубе. Гарни еще не успел оторваться от лодки, как почувствовал, что она вздрогнула и заскользила прочь от него. Поднимаясь, он понемногу выпускал воздух из легких.
Подлодка удалялась и наконец исчезла во мраке, взбивая винтами песчаные облачка со дна.
Вода посветлела, стала зеленовато-серой. Гарни изо всех сил старался не обгонять в подъеме пузырьки воздуха. Он гнал от себя мысли, что случится, если катер снова начнет атаку. Слегка обнадеживало то, что шума винтов совсем не было слышно.
Когда в конце концов Гарни выплыл на поверхность, он с трудом отдышался. Сначала он ничего не видел, кроме мелких легких волн. Потом ярдах в трехстах он рассмотрел катер, плывущий в прямо противоположном от подлодки направлении.
«Тоже мне охотники, — презрительно подумал Гарни. — Нет, все-таки на катере Джо Розелла».
ГЛАВА 19
Спустились сумерки, когда последние участники Битвы на Свалке пришли в город. Агнес и Эмили отвезли тех, кто нуждался в медицинской помощи, в больницу. Остальные предпочли добираться пешком, не дожидаясь, пока за ними приедут. Как правило, воскресными вечерами на Главной улице было тихо, но сегодня повсюду светились яркие огни, а люди сновали взад и вперед, словно празднество, начавшееся в субботу, продолжалось. Оборванное знамя по-прежнему болталось на дереве рядом с аптекой, но футбольный матч, конечно, был давно забыт. Все говорили только о русских, у каждого имелся свой рассказ, и почти никто не слушал других. Пронесся слух, что Роланда Гарни увезли на подлодке. Одни говорили, что его захватили в качестве заложника, другие — что он перебежал к русским, третьи — что его поймали на борту и расстреляли. Все знали, что здесь каким-то образом замешана учительница, и решили, что вина лежит на ней. Это так на нее похоже, судачили обыватели, мало того, что сама не в свои дела лезет, так еще и других тянет. Но тут кто-то сказал, что ее все равно скоро уволят, так что нечего зря трепаться. Просто мы лишний раз убедились, что бывает, когда чужаки вмешиваются в наши дела. Ничего хорошего из этого никогда не получалось и не получится.
Машина Джиффорда, где сидели также Оррин Уитлок и Фендал Хокинс, который молча курил всю дорогу, остановилась у «Пальмовой рощи». Разбитое окно было заставлено досками, но свет, проникавший сквозь щели, и шум, доносившийся изнутри, свидетельствовали, что жизнь там кипит как обычно. Джиффорд повернулся к Уитлоку:
— Не желаешь ли пропустить со мной стаканчик? От всей этой езды в горле пересохло.
— Охотно, — отозвался Уитлок. — Я никогда раньше здесь не был, и сейчас самое время наверстать упущенное.
Он оглянулся на Хокинса, который сидел, зажав саблю между колен.
— Ты пойдешь?
Хокинс покачал головой.
— Я же мясник. Где уж мне пить с такими благородными…
— Да прекрати ты, ради Бога! — перебил его Уитлок. — Ты бы остался командиром, если бы не стал выламываться. А сейчас чего уж говорить… Вылезай, пойдем выпьем.
Хокинс молча положил саблю на сиденье и вылез.
Троица прошла в «Пальмовую рощу», где их шумно приветствовали. Заказав выпивку, Уитлок оглядел помещение.
— Вот тут, значит, как, — сказал он. — Я частенько воображал себе это местечко.
— Обычно здесь бывает потише, — произнес Джиффорд, — но сегодня все словно с ума посходили.
Когда принесли заказ, Хокинс быстро опорожнил свой стакан и поставил его на стойку.
— Еще порцию, — потребовал он раздраженно.
Бармен налил еще. Со вторым Хокинс разделался так же быстро.
— Повтори, — заявил он бармену.
— Не торопись, Фендал, — заметил Джиффорд. — На войну ты уже все равно опоздал.
— Не учи меня, — огрызнулся Хокинс.
Джиффорд пожал плечами и обратился к Уитлоку:
— А может, он и прав? Я сам, когда дела идут неважно, пью одну за одной. Кстати, как твоя нога?
— Я и позабыл про нее, — сказал Уитлок.
Дверь распахнулась, и вошли усталые Палмер и Джонс. Уитлок их увидел, поманил к себе и предложил выпить за его счет.
— Не знаю, право, — проговорил Джонс. — У меня такое чувство, что выпивка меня тут же свалит с копыт. Ладно, выпью водки.
Палмер бросил взгляд на часы, висевшие над стойкой.
— Я тоже пропущу стаканчик.
— Две порции водки, — заказал Уитлок. — А мне — виски. Сэм, а ты как?
— С удовольствием. Гулять, так гулять.
Когда выпивка стояла на столе, Уитлок поднял стакан за Джонса.
— Будь здоров. Я тебе завидую.
От удивления Джонс поставил свой стакан, не выпив.
— Почему?
— Дважды в жизни я надевал форму, а участвовать в военных действиях так и не довелось. Первый раз, когда служил интендантом, второй — сегодня. Чувствуешь себя вроде как неполноценным.
Джонс выпил и улыбнулся.
— Не глупи, — сказал он. — Тебе страшно повезло.
— Тебе хорошо говорить…
— Слушай, драка хороша только тем, что о ней потом можно трепаться сколько душе угодно. А уж если даже этого не можешь, значит, в драке тебе совсем не повезло.
— Тебе-то как раз есть о чем рассказать.
— Так ведь этого мало. Надо еще и уметь рассказать, иначе удовольствия никакого. Иной, может, в аду побывал, а как начнет рассказывать, двух слов связать не может.
Уитлок не ответил, потом выпил и предложил:
— Пойдемте ко мне в гости.
Джонс покачал головой.
— Спасибо, но мне что-то не по себе. Пойду прилягу.
— Сэм, а ты? Заглянешь на минутку?
— Я бы рад, но нужно идти домой учить роль. На следующей неделе мы ставим «Пигмалиона».
— Да брось, здесь же ты не отказываешься. Какая разница, пить тут или у меня дома?
— Дело прежде всего в твоей жене, — объяснил Джиффорд. — Вряд ли ей понравится, если ты приведешь в дом кучу народа из «Пальмовой рощи». Да ты и сам это знаешь.
Уитлок вспомнил, как жена аккуратно убирала фамильное серебро, и улыбнулся.
— Она же раньше никого отсюда не знала и познакомится, мне кажется, с удовольствием. Да и что вы о себе думаете, в конце концов! Вы все — герои. Бармен, еще по одной!
— И мне тоже, — заявил Хокинс. — Только посчитай отдельно. Наверняка на меня приглашение не распространяется.
Уитлок неприязненно оглядел его.
— Вел бы себя как человек, к тебе бы и отнеслись соответственно. А раз продолжаешь корчить из себя Бог знает что — пеняй на себя.
В баре воцарилось полное молчание. Хокинс уставился на Уитлока налитыми кровью глазами.
— Это ему урок на будущее, Оррин, — сказал кто-то.
Другой добавил:
— Все верно, чего уж там.
Хокинс схватил стакан, размахнулся, но бросить не успел. Бармен перепрыгнул через стойку. Хокинс так и не успел понять, чем его ударили, как кубарем покатился к выходу. Весь мокрый от виски, вылившегося из стакана, он вылетел за порог в темноту.
Уитлок оглядел безмолвно ухмыляющихся собутыльников.