На нижних этажах воняло так мерзко, словно в каждой квартире выжившие из ума старухи варили зелье из кошачьей мочи. Но уже на пятом этаже зловоние уступило место чистому воздуху, мягкому и по-сентябрьски свежему. Они вышли на крышу. Стоял чудный вечер, луна лила на Землю свой янтарный свет. Там, на крыше, и совершилось поспешное и постыдное действо, во время которого Джо старался думать о чем-то другом. А потом толстого паренька стошнило прямо на сапоги Джо.
— Малыш, мне чертовски жаль, что тебя от этого рвет, но ничем помочь не могу. Ну, выкладывай деньги, как договаривались, — потребовал Джо.
— У меня нет денег, я соврал. Что вы теперь со мной сделаете? — залепетал парнишка.
Джо еле сдержался, чтобы не врезать ему по морде.
— Выворачивай карманы! — скомандовал он.
Школьник выполнил приказ с каким-то сладострастным пылом. Подчиняться чужой воле ему, казалось, нравилось гораздо больше, чем то, что произошло раньше. В карманах не нашлось ничего мало-мальски стоящего: потертый дешевый бумажник с семейными фотографиями, грязный носовой платок, два жетона на метро — вот и все. Однако Джо приметил часы на руке.
— Сколько стоит эта штука?
Парень перепугался до смерти и захныкал.
— Я не могу прийти домой без часов, их мамочка мне подарила в день рождения. Она умрет, если я приду без часов, честно, умрет, а потом убьет меня! — Толстяк плюхнулся на колени. — Только не часы! Вот книги, возьмите, пожалуйста!
Джо повернулся и пошел, но даже на лестнице до него доносилось хныканье: извините меня, ну, пожалуйста, честно, мне жаль, что так получилось…
Джо ему поверил.
Долгое время Джо брел, куда глаза глядят. Ему хотелось побыть одному, но в Нью-Йорке это почти невозможно. И за одиночество здесь приходится платить.
В конце концов он двинулся в западном направлении, ибо помнил, что там есть река. И связана эта река с другими реками, так что можно плыть, плыть, плыть и добраться до самой старушки Рио-Гранде. Джо мечтал посидеть на бережку, поболтать ногами в воде. Но он все шагал и шагал, пока не стало ясно, что река отгорожена складами пароходных компаний — до воды не дойти. Он побрел на юг под эстакадой, очень скоро пришел на стоянку, забитую грузовиками, нырнул в этот лабиринт и, приметив грузовик с откинутым бортом, залез в него. Сначала он вообразил, что поехал, и заболтал ногами, сидя на краю кузова, потом улегся на дно и стал смотреть в небо. Насмотревшись, стащил сапоги и понюхал их — насквозь пропахли потом. И он понимал, что так и будет, пока не настанут лучшие времена.
Итак, Джо лениво размышлял о своих потных ногах, о ночном небе, о том, что валяется на заплеванном полу, и вдруг с потрясающей остротой осознал: он никто, ему нет места на Земле, он выпал из времени и всем на него наплевать. Это было чудовищно; это не могло сразу ужиться в сознании и вползало в мозг постепенно, угнездившись в самых укромных уголках. И пока эта мысль завладевала его существом, Джо думал о всякой ерунде, к примеру, о том, считал ли кто-нибудь звезды и из чего они сделаны, наверно, из серебра, иначе с чего бы им блестеть? Из мерцающего серебра, а кто же те три женщины с серебряными голосами, блондинки из далекого детства, еще до Салли Бак? Наверно, все-таки они были шлюхи…
Маленький транзистор на груди легонько покачивался в такт биению сердца.
Слава Богу, эти сукины сыны не забрали радио, хрен им в зубы, вот он, приемничек, тут висит. Джо берег батарейки и не включил приемник, лишь вдохнул запах кожаного футляра и зажал транзистор в руках.
Глядя на звезды и луну, Джо утратил чувство реальности. Он не спал, но как бы грезил наяву и видел в грезах себя, лежащего в грузовике.
Впрочем, грузовик был ни при чем — с таким же успехом Джо мог в ту ночь лежать где угодно, хоть в пещере на далекой планете. Он лишился имени и облика человека, превратился в мельчайшую частицу, оторванную от всего.
Джо действительно вообразил, что он на другой планете, а желтый шар, висящий над ним, — это Земля. И ему вспомнился старый сон — по краю Земли идет бесконечный поток людей.
Но людей вокруг не было.
ГЛАВА 10
Джо понятия не имел, куда податься. Он как лунатик бродил по улицам, а сентябрь меж тем утверждался в своих правах.
Скоро станет холодать, а еще раньше кончатся деньги.
Пока, однако, было еще тепло, а оставшиеся деньги — семь долларов — Джо распределил с рачительностью бедной вдовушки. Теперь он мог позволить себе только самое необходимое, да и то не все. Он научился питаться почти задаром: автомат выдавал порцию вареных бобов или макарон с сыром всего за двадцать центов; потом можно податься к зеленщику и набить карманы изюмом и морковкой за четверть доллара, а яблоки, персики и сливы — просто спереть в лавчонках на Девятой Авеню; были еще и еврейские раззявы-булочники с их пахучим товаром. Джо никогда не был склонен к полноте, сейчас он потерял в весе всего несколько фунтов и оставался в хорошей форме. Но вокруг глаз начала проступать предательская синева, а сами глаза запали. И все из-за ночевок в неудобных местах — грузовиках, кинотеатрах, на вокзальных скамейках, автобусных остановках.
На лице Джо появилась некая светлая печаль, как у святых на иконах. Теперь он не искал встреч с отражением — каждый взгляд в зеркало напоминал о крахе надежд.
Но следить за своей внешностью Джо не бросил и чистоте тела уделял даже больше внимания, чем раньше.
Мыло и бритву он носил в кармане, зубную щетку затыкал за голенище, а мыться и чиститься ходил в туалеты, кафе и бары. Он ежедневно обтирался и не упускал возможности снять сапоги и ополоснуть ноги. Когда его заставали за этим занятием, Джо, скрывая смущение, полоскался еще пуще. С некоторых пор он уверовал, что лишь вода и мыло помогут ему остаться человеком.
В общем, весь день проходил в трудах. Он часами шатался по дешевым лавчонкам, околачивался у прилавков, обмирая от восторга перед грудами чистых носков и прикидывая, как бы половчее стянуть пару. Заходил в парикмахерские и сосредоточенно думал, не пора ли постричься и не влетит ли это ему в копеечку. Короче говоря, мелочи, о которых Джо раньше и не думал, вдруг приобрели важнейшее значение в его жизни.
Мысли пойти работать порой посещали его, но никогда не были ему свойственны, поэтому в голове надолго не задержались и на этот раз.
Нельзя сказать, что Джо вообще не интересовала работа, но он воспринимал ее как нечто отвлеченное. Он частенько глазел на работающих. На Бродвее наблюдал, как готовят пиццу, и это представлялось какой-то странной игрой, смысл которой Джо не мог до конца постигнуть. Зачем человек работает? Ради денег. На что он их тратит? На жилье, еду, семью. Проще не бывает. Но Джо такое объяснение не удовлетворяло. Мозг не воспринимал кажущейся простоты, а искал глубинных, скрытых, истинных причин.
И всегда за простым ответом, который напрашивался, у Джо возникало более глубокое объяснение.
Оно появлялось в потайных уголках сознания и казалось светом, озаряющим истинный смысл окружающего.
Однажды дождливым вечером — как оказалось, это был последний вечер его одиночества — Джо решил за шестьдесят пять центов отоспаться в кинотеатре на Сорок второй улице. Там показывали фантастический фильм про землян, которые очутились на далекой планете, где властвовал Голос. Он был бестелесен и исходил вроде бы из ниоткуда. За вечер фильм прокручивали несколько раз, и сны Джо прекрасно уживались с сюжетом.
Например, время от времени Голос взывал: «Земляне! Земляне!» — и Джо тут же просыпался, словно обращались к нему: «Джо Бак! Джо Бак!» Выспавшись, он решил посмотреть, что же это все-таки за Голос. Ему смутно казалось, что, разгадав эту загадку, он прояснит что-то и для себя. Но, конечно, выяснилось, что голос шел из диковинной машины, сделанной специально для этого фильма.
На следующее утро, как всегда, бродя по городу, Джо ощутил, что смотрит на людей по-новому.