У Крыса была более подходящая для него специальность — он промышлял по карманам. Но ему обычно не везло. «Объекты», как правило, раза в два выше и толще Крыса, частенько хватали его за руку и уже давно могли бы сдать в полицию, но Крыс, попавшись, начинал канючить, взывать к милосердию пострадавшего, вовсю спекулируя на своем уродстве. Несколько лучше ему удавался другой вид жульничества, который, однако, требовал больше времени и приносил меньше прибыли. Крыс усаживался в баре, завязывал разговор с посетителем и потом, улучив момент, пытался украсть кошелек собеседника. Иногда он так просиживал битый час, а уходил всего лишь с какой-нибудь мелочишкой в кармане и парой кружек пива в животе.
Джо от этой самодеятельности просто тошнило («Тоже мне, дело!»). Он презирал медяки, нажитые таким путем, и Крысу частенько приходилось сочинять небылицы, чтобы объяснить их происхождение. А иначе Джо отказывался есть и ходил голодный, с вытянувшимся лицом.
Все же Джо по-прежнему радовался дружбе с Крысом. В эти недели ничто не страшило его больше, чем перспектива снова остаться одному.
Казалось, он зажил по-новому, стряхнув с плеч груз одиноких лет, но он чувствовал, что эти годы притаились где-то поблизости, бросая тень на настоящее, как существа из ночных кошмаров: черные, безжалостные, готовые снова утащить его своими щупальцами в безбрежное море одиночества.
Так, плывя по течению, друзья прожили октябрь и окунулись в мерзкую погоду ноября. В жизни не происходило ничего особенного.
Схожесть дней и отсутствие всяких надежд на лучшее рождали в Джо все возраставшее беспокойство и тревогу, которая временами перерастала в панику.
Ему чудилось, что Манхэттен — его тюрьма, а стены ее сжимаются с кошмарной скоростью. Джо мерил шагами все суживающееся пространство, а скоро стены сомкнутся и раздавят его в лепешку.
Оба страдали от бесконечных простуд, особенно Крыс. Голос стал басовито сипеть, что не соответствовало его малому росту и смешило Джо. Он поглощал массу лекарств и микстур, вечно ходил вялый и жаловался на головокружение. Аппетит у Крыса совсем пропал. Лишь изредка он проглатывал несколько ложек супа или перекусывал в баре. Но от кофе не отказался. Пить кофе и курить он мог постоянно. Всякий раз, как Джо видел Крыса с сигаретой, он верил, что в табаке есть некий жизненный эликсир, который Крыс умело извлекает.
Ноябрь жесток к тем, кто не имеет крыши над головой. Холод, ветер, снег обрушились на их плечи, но странное дело, чем хуже делалась погода, тем больше времени друзья проводили на улице. И это при соблазне смешивать ночь и день в укромных уголках «крестов». Но теперь каждый по-своему боялся этого места, и всякий лишний час, проведенный там, вызывал омерзение. Было что-то угрожающее в сознании неизвестности того, что их ожидает, решись они укрыться в «крестах» надолго. Никакой добрый чародей не постучит в дверь и не предложит волшебное средство, способное изменить жизнь, да что там, даже пожрать не принесет. Это уж точно. В общем, отоспаться в этой развалюхе можно было сравнительно спокойно, но когда утром, проснувшись, они видели, что тень от большого белого креста на окне падала в комнату, словно перечеркивая их судьбу, спокойствие становилось зловещим. Друзья не спорили, оставаться или нет. В этом не было нужды. В любую, самую мерзкую погоду, невзирая на простуду и мрачный покой квартиры, на то, что грядущий день не нес ничего хорошего, оба не возвращались до темноты.
На улицах в витринах магазинов стали появляться приметы Рождества. Но ни Крыс, ни Джо не радовались празднику — для них продолжались серые будни. В один прекрасный день Крыс притащил огромный овчинный тулуп Джо в подарок, пояснив, что владелец магазина никак не мог его продать и отдал ему в благодарность за небольшую услугу. Но Джо сразу заподозрил, что приятель просто спер тулуп в каком-нибудь кинотеатре. Он закатил Крысу выволочку, дескать, негоже воровать зимние пальто, если не знаешь наверняка, что у владельца есть по крайней мере еще одно. В конце концов Крыс настолько устыдился, что запихал тулуп в шкаф. Джо по-прежнему носил свою заляпанную бежевую куртку из замши. Он божился, что ему не холодно, но на улице его колотила дрожь. При каждом удобном случае он норовил нырнуть погреться в магазин или подъезд.
Иногда Джо догадывался, что его беспокойство не имеет ничего общего с монотонностью жизни. Он был убежден, что одинаковых дней не существует. Можно каждый день делать одно и то же, ходить по одним и тем же улицам и даже в голову могут приходить одни и те же мрачные мысли, но душа человека постоянно меняется, меняется до тех пор, пока не наступает кризис, заставляющий думать и действовать по-другому, полностью, до неузнаваемости менять собственную жизнь.
Но, как всегда, Джо не развивал эти мысли и уж подавно не делал из них выводов. Они лишь мелькали на мгновение и тут же улетучивались из головы. У них была своя жизнь, у Джо — своя. Поэтому Джо по большей части тревожился неизвестно почему, и это его злило. И лишь когда он начинал думать, страх становился осознанным — это был страх перед будущим. А потом, в начале декабря, всем ожиданиям пришел конец.
ГЛАВА 13
— Этот? — спросил парень.
— Не спеши, дай посмотреть, — ответила девушка и похлопала Джо по плечу, чтобы тот обернулся.
Стоял декабрьский вечер. Джо пил кофе в баре на Восьмой улице и услышал голоса сзади. Он повернулся — его рассматривали двое очень молодых людей, одетых одинаково: обтягивающие черные джинсы и черные свитера с высоким горлом. Похоже, брат и сестра, даже близнецы. Кто есть кто, разобрать трудно — у нее стрижка слишком коротка для девушки, а у него — слишком длинна для парня. Оба белокурые, сероглазые и вообще симпатичные. И никакой косметики. Девушка явно была побойчей брата. Она взяла Джо за подбородок, заглянула в глаза.
— Да, конечно. Берем его, — подтвердила она. — Именно его.
Брат рассеянно улыбнулся и вручил Джо свиток из оранжевой бумаги, запечатанный серебряной звездой.
Молодые люди ушли, а Джо, пораженный непринужденностью и в то же время изысканностью их манер, не срывал звезду, пока они не скрылись из глаз. Послание, тщательно выписанное черным, гласило: «Вас ожидают к полуночи в адовой кухне по адресу: верхний этаж дома на углу Бродвея и Хармони-Стрит. Там вас отравят. Гензель и Гретель Макальбертсоны».
Джо выскочил из бара, огляделся, но Макальбертсонов и след простыл. Он снова глянул в записку, прочитал «к полуночи» и посмотрел на башенные часы рядом с женской тюрьмой — уже одиннадцать. Он закурил и возблагодарил судьбу в виде этих странных ребят — хоть какая-то перемена. Зажегся зеленый свет, пешеходы заторопились через улицу, толкая Джо, чтобы не угодить в сугробы на обочине.
Он снова и снова перечитывал приглашение, наконец понял, что дело темное и одному тут не разобраться.
А Крыс небось шарашит в каком-нибудь баре на Шестой Авеню. Джо было рванул туда, но заметил товарища под зеленым навесом продавца газет. Крыс щеголял в том самом злосчастном тулупе, поэтому, увидев Джо, приготовился защищать свои права. Но Джо, однако, стало приятно, что друг больше не страдает от холода. Он протянул свиток Крысу.