Паутина, переброшенная с одной стороны дороги на другую, коснулась его лица и он вздрогнул: из такой паутины сделаны создания, которых он боялся; если Темные касаются твоего лица, оно старится, на нем возникают морщины.
Он побежал, радуясь по меньшей мере тому, что в этой жизни у него достаточно сильные ноги. Небо темнело все больше и больше: он никогда не видел такого отвратительного неба, облако накинуло на лес черное покрывало.
Он подумал о Лорне: вечная ночь, в которой ничего не меняется. Звуки музыки и запах дыма очагов, наполняющие воздух, его жена Афала: она придет, и он почувствует мягкое прикосновение ее пальцев к своим плечам, потом их руки встретятся и во всем мире наступит покой. Но думать — совсем плохо; его шаги замедлились и он осознал, какую глупость он делает, торопясь вперед, навстречу опасности, а не убегая от нее. В Полуночном Саду он выращивал розу, белую розу, которая сияла в темноте и всегда глядела на луну — как их любовь; пусть она не увянет, пока его нет дома, взмолился он. Впрочем, пока в Лорне не завяло ничего — и не завянет, пока не придет Чудь.
Он почувствовал, что очень близко от Лунного Пруда. Некоторые из его собратьев жили здесь, поближе к Миру Смертных. Но это были мистики, которые отчетливо видели границу, которая сияла, как занавес, между этим миром и другим. Они жили так, как Наружники — ели мясо животных, хотя были бессмертными и не должны были пожирать плоть смертных. Он подумал о Крике и Стикеле, высланных во Внешний Мир за то самое преступление, которое эти мистики совершали совершенно безнаказанно. Он знал, что они мертвы.
Разлитая в воздухе угроза походила на живую тварь. Казалось, что Облако, которое стояло над кромкой леса, поднималось вверх гигантской волной, его края скручивались и выпускали из себя вниз струйки тумана, как бы пробуя воздух. Там, где этот туман падал на лес, Темные обретали форму. Сначала маленький клубок тумана, который медленно преобразовался в человекоподобную тварь, хотя и сотканную из нематериальных составляющих: тумана, паутины и темноты. Такие твари искали живые человеческие души, потому что только бессмертная душа одного из созданий, избранных Ре, могла дать им настоящую жизнь. И на краях леса, где осела темнота, они заползали в деревья, их кожа становилась неотличимой от коры, гниющей от яда их чумных рук, их дыхание навевало разложение и плесенью оседало на разумных существах.
Он пошел еще медленнее, и тут холодный ветер, даже более холодный, чем дыхание зимы, пронесся по лесу. Ветер опять сдул его шляпу и Немосу пришлось остановиться, чтобы подобрать ее. Он подумал, что он тут один, совсем один, и что он отдал бы все, чтобы услышать человеческий голос.
И, видимо, бог услышал его молчаливую мольбу, так как в то же мгновение он услышал человеческий голос. Голос шел из теней деревьев. Немос застыл, склонившись над своей шляпой. Этот голос он слышал только несколько раз, тем не менее почти мгновенно узнал его: голос Охотника Уайтэса, глубокий и низкий, похожий на грохот водопада. Уайтэс, один из тех, кто жил в Полуночном Лесу, далеко от святилища Бога. Человек, который большую часть времени проводил в сердце зеленого леса, как можно дальше от соотечественников, которых он поражал. А поражал их тем, что, в отличии от тех, кто жил в Лорне, Уайтэс ел мясо зверей, на которых охотился. Его немедленно выслали бы наружу, как Крика и Стикеля, если бы он хоть раз вернулся в город.
Сердце Немоса и так было заморожено страхом: впереди его ждала темная ночь. И этот замогильный голос проник в самую сущность его натуры. Даже если бы это был шепот одного из Темных, вряд ли у него хватило бы силы воли, чтобы убежать. Он медленно пошел вперед, зажав шляпу в крепко стиснутом кулаке, на котором проступали белые костяшки, и посмотрел на темную линию кустов и нависших над головой веток.
— Уайтэс? — спросил он трепещущим голосом.
— Да, это я, Открывашка, — пришел голос из темноты.
— Выйди из-под деревьев, — сказал Немос. — Дай мне посмотреть на тебя.
В ответ послышался невеселый смешок. — О, не проси так легкомысленно, Открывашка… иначе получишь то, что хочешь.
— Что ты имеешь в виду? — ответил Немос, его сердце забилось еще быстрее.
Но Уайтэс не ответил прямо. — Я слышал, что ты идешь далеко и надолго; эти городские так громко кричат о тебе, что слышно даже в лесу. Я думал дать тебе пройти — у Уайтэса нет друзей в городе — но потом я еще подумал и решил, что ты должен увидеть меня, увидеть то, что случится со всеми жителями Лорна.
— Увидеть что? — спросил Немос. Какие-то ощущения начали возвращаться в его замороженные ноги и он внезапно вспомнил, что может убежать, убежать так быстро, как только смогут его ноги, и не слышать этот мрачный голос. И тут он услышал слабый шорох листьев из-за края дороги, как раз оттуда, где, как он решил, прятался Уайтэс.
Немос с изумлением обнаружил, что бессознательно уже сделал несколько шагов по Пути, назад.
— Стой, — сказал голос. Немос немедленно остановился, холод опять сковал его ноги, в десятикратном размере. — Я выхожу — готовься.
Приготовится? К чему? У Немоса не было времени даже попытаться догадаться, о чем Уайтэс хочет предупредить его, а потом он увидел лицо охотника, белое как известка, появившееся из подлеска. Среди лесной зелени оно казалось лицом призрака.
Потом Уайтэс вышел вперед, под лунный свет, освещавший поляну.
Вот теперь Немос отступил назад в ужасе, едва не упав на старые каменные плиты дороги, его лицо стало пепельно-бледным, сердце забилось как сумасшедшее. Уайтэс изменился: открылось его настоящее лицо — а не то лицо, которое Ре подарил людям Лорна. Нет, теперь Немос видел его смертное лицо: седые жидкие волосы, мелово-бледное лицо, как февральское небо, щеки, повисшие как у собаки-ищейки, глаза с покрасневшими веками и желтыми белками, как если бы желтуха жестоко потрепала его тело. Высокая шляпа с широкими полями исчезла; воротник вокруг шеи изорвался и загрязнился. Спина согнулась под весом ловушек и капканов, с пояса свешивались мертвые вальдшнепы, через плечо был переброшен заяц.
Раньше Немос видел такие старые лица только у тех кто уже умер, когда маска соскальзывала с их лиц и прожитые годы выходили наружу, но потом они опять пробуждались, юные и свежие. Но сейчас охотник был так близко к нему, что Немос чувствовал слабый запах гнилых листьев, облепивших его одежду, и видел глубокие морщины, избороздившие его лицо под белой известью. Беспокойные глаза пытались поймать взгляд Немоса, но тот отвел глаза в сторону, туда, где свет луны падал на Путь. Но от голоса Уайтэса так просто избавиться не удалось.
— Ага — как я и ожидал — у меня старое и разрушенное временем лицо: хотя у Уайтэса нет зеркала, догадаться я могу.
— Это твое настоящее лицо, — сказал Немос, хотя его губы невольно сложились в презрительную усмешку.
Уайтэс взорвался. — Точно — и все те, кто живет в Лорне, скоро станут такими, и никакая магия не сохранит их лица юными.
— Я не могу говорить с тобой, — испугался Немос, отступая назад и вспоминая, что его могут наказать уже за те слова, которые они сказали друг другу. Он и так уже нарушил священный закон. Немос опять поймал взгляд Уайтэса. Он знал, что его выдает выражение на лице: он никак не мог помешать губам опять презрительно усмехаться над тем что видел; старость, нищета и отчаяние.
— Да, это я вижу, — сказал Уайтэс. — Я вижу того, кто думает, будто я отказался от Бога. Ведь ты так думаешь, не правда ли? — Его помятое, как у гончей лицо, перекосилось. — Нет, Открывашка, я не отказывался от Ре, это он отказался от меня: ты чувствуешь холодный ветер — деревья на пруде уже стали засыхать, их листья пожелтели. Прошлой ночью я слышал их, Темных, они шляются по лесу — все зверье сбежало, за исключением этих, — он кивнул на трофеи на своем поясе и плече. — Ветер дует все сильнее и сильнее с позавчерашней ночи — он сдул на землю мою шляпу и обломал множество веток. От так воет, что я уже боюсь, что сойду с ума и оглохну, одновременно, и в нем я слышу голоса Темных, они зовут друг друга. — Он остановился, как если бы хотел, чтобы Немос получше понял его следующие слова. — И я слышал волчий вой, он идет из Внешнего Мира, через пруд.