В сознание возникло ее лицо и немедленно удивительно острая игла кольнула в его атрофированное сердце — воспоминание о ее холодной красоте, нежных формах ее рта. Да, она была уязвима и беззащитна, и тем не менее в ней была твердость проститутки, знавшей тысячи мужчин, но никому не давшей коснуться своего сердца. Он был очарован этой холодностью, распознав, что оно под стать его собственному одиночеству, которое ему назначила судьба и которого при любых обстоятельствах он не мог разделить ни с кем. А может быть он распознал и ее силу, скрытую за светящейся белой кожей? Он хранил ее как сокровище, развлекаясь этим, и никогда не хотел сделать из нее еще одного кровавого раба, как из остальных; может быть он знал, что она другая, чем они?
Так что он призывал ее каждый месяц, надеясь, что сможет завоевать ее ум, надеясь, что она добровольно отдаст ему свою душу. Так прошло сто ночей, сто моментов потенциального насыщения; они утекли, упали, как песок в солнечных часах. Ах, если бы он воспользовался моментом! По меньшей мере тогда бы он насытился, хотя бы ненадолго, видя как ее душа вытекает из тела. Момент, когда он смог бы, наконец, уничтожить это молчаливое обвинение, эту непохожесть, с которой она смеялась над ним. А теперь не осталось ничего.
Почему он не выпил ее, а отдал вампирам на болотах — отдал сладкую кровь, от которой так много раз отказывался сам? И почему? И почему он не вышел вместе с Братьями наружу, когда начался рассвет и солнце поднялось над землей? Почему он не дал лучам солнце превратить его пустую жизнь в туман? Солнце сделало бы то, что сделает демон, который через несколько минут доберется до тронного зала.
Некрон: демон, который носит его собственное последнее имя — имя, которое на древнем языке храма значит «смерть». Он видел его несколькими часами раньше. Тысяча зазубренных зубов во рту, а его горло — бесконечный пурпурный туннель, уходящий вглубь. Рогатая голова… Некрон — наполовину червь, наполовину демон, вызванный из бездны Хеля. Для чего? Чтобы спасти его самого, какая ирония! Не скованный заклинаниями, которые контролировали бы его присутствие на этом плане бытия, демон сожрет любую душу, которую найдет в Тралле. Впрочем, их и так осталось мало: после того, как тысячи сожгли сами себя в храме Ре, а остальные были взяты вампирами, остались только те, кто сейчас находился с ним, в храме Исса — Жнецы Скорби, которые защищали его всю долгую дорогу от Тире Ганда семь лет назад и которые все эти семь лет охраняли храм; несколько помощников жрецов с бледными лицами, которые еще не достигли Жизни в Смерти; и эти жалкие рабы, трясущиеся от страха. Демон чувствует запах страха, как хищник запах добычи. Если бы эти глупцы могли понять: их души молчаливо взывают к демону — и он придет.
Несколько часов раньше демон нырнул в храмовые катакомбы, спасаясь под землей от света восходящего солнца, и теперь рыщет по подземному миру, похожий на гигантского тупоносого червя, чувствуя души живых, которые еще можно сожрать. И с того же времени он сам сидит здесь, не двигаясь, полностью уйдя в свои мысли.
Теперь только одно держит его в мире живых, последний всплеск любопытства, который может удовлетворить только один человек, а потом смерть. Фаран ждал своего волшебника, Голона. Он приказал ему вернуться на парапет и узнать, что произошло с беженцами на болотах. Его не заботило, что случилось со жрецом в маске или с юным Илгиллом, только с Талассой. Но Голон, ушедший с рассветом, стал, без сомнения, одной из тысяч жертв пышущих огнем зубов демона. Волшебник, сотворивший демона, сам стал его жертвой. Да, ирония, но и подходящий символ Исса. Творец, съеденный своим собственным созданием, как червь, который пожирает свой собственный хвост.
Но если у какого-нибудь человека в Тралле и есть шанс выжить, то, конечно, только у него; но если Голон жив, тогда почему он до сих пор не вернулся, чтобы рассказать о том, что видел, когда настал рассвет?
Еще один кусок кирпича упал рядом с ним В конце концов Фаран пошевелился и поглядел вокруг себя. В первый раз он заметил бледность всех тех, кто вытаращив глаза смотрел на него и едва не расхохотался. Они, в отличии от него, дорожили той полужизнью, которая у них еще была, по-прежнему хотели жить дальше и дальше, даже когда солнце умрет и на земле воцарится мрак. Но он, почему он должен бояться? Могила не навевает ужас, если ты не в состоянии удовлетворить свои желания. Давай, Голон, приходи и скажи, что Таласса мертва, что все кончено; тогда можно будет спокойно сидеть и ждать, пока Некрон не покончит со всеми ними.