- Тьфу!
Мартыновна громко плюнула и вскрикнула:
- Свиньи! Ей-богу, они сами свиньи!
- Да, - отвечала Аичка, - и он еще хуже говорил... Он ответит...
- За что, приятная, за что? Что он еще... чем тебя оскорбил?
- Он меня ужасно оскорбил... он сказал, что я не христианка, что со мною христианину жить нельзя и нельзя детей в христианстве воспитывать...
- Ах, за это ответит!
- Да, я ему это и сказала: "Я говею и сообщаюсь, а вы никогда... Кто, из нас - христианин?"
- Он ответит.
- А я своего характера не переломлю!
- И не ломай! Что их еще: баловать!
- Я ему сказала, что я ожесточусь, и лучше кому захочу, тому все богатство и отдам, но только я по-своему отдам, а не по-ихнему.
- Вот я теперь тебя и поняла... зачем ты сюда приехала! Конечно, тебя тут на руках носить будут!
- Очень мне нужно их ношенье! Но только вы ничего и не поняли!
- Нет, ты теперь проговорилась.
- Ни капли я не проговорилась. Я просто буду пробовать: верно ли это, что здесь можно умолить, чтоб в нем сердце затомилось и все стало - как я хочу.
Но Марья Мартыновна на этом Аичку перебила.
- Ангел мой! - воскликнула она живо, - здесь умолить можно все; здешнее место - все равно что гора Фавор, но только должно тебе знать, что бог ведь - на зло молящему не помогает!
Аичка совсем рассердилась.
- Что вы за глупости говорите! - вскричала она, - какое же здесь "на зло молящее", когда я хочу его от бессемейного одиночества в закон брака привесть и потом так сделать, чтобы он любил непременно все то, что все люди любят.
- Да, то есть чтобы он не косоротился бы к простоте, а искал бы себе прямо не одно душеполезное, но и телополезное?
- Вот и только!
- Да, если только в этом, то это, конечно, благословенный закон супружества, и в таком случае бог тебе наверно поможет!
- Да, а вы, пожалуйста, теперь уж дальше замолчите, потому что скоро будет рассвет, и я очень расстроилась и буду бледная.
Шехерезада умолила. Соседки больше ничего не говорили и, может быть, уснули; последовав их благоразумному примеру, заснул перед утром немножко и я, - но потом вскоре снова проснулся, оставил на столе деньги за свою "ажидацию" и уехал из Рима, не видав самого папы...
А поездка эта все-таки принесла мне пользу: мне стало веселее. Я как будто побогател впечатлениями, - и теперь, когда мне случается возвращаться ночью по купеческим улицам и видеть теплящиеся в их домах разноцветные лампады, я уже не воображаю себе там одних бесстыжих притворщиц или робких и безнадежных плакс "темного царства", а мне сдается, будто там уже дышит бодрый дух Клавдиньки, дающий ресурс к жизни во всяком положении, в котором высшей воле угодно усовершать в борьбе со тьмою все рожденное от света.
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том одиннадцатый, СПб. 1893.
Впервые - в журнале "Вестник Европы", 1891, кн. 11, 12. Повесть была завершена осенью 1890 года. В письме к Д. Н. Цертелеву от 23 октября 1890 года Лесков сообщал: "Моя готовая повесть называется "Полунощники" и имеет около 8 листов". Но у автора возникали трудности с ее публикацией. Нелегко было найти журнал, который принял бы к печати это остро сатирическое, антицерковное произведение. 14 октября 1890 года Лесков сетовал в письме к Д. Н. Цертелеву, что "Русская мысль" побоялась "Полунощников", "Горы" и "Часа воли божией". "Повесть свою буду держать в столе, - писал он Л. Толстому 8 января 1891 года. - Ее по нынешним временам никто и печатать не станет" ("Письма Толстого и к Толстому", стр. 84).
"Полунощники", как и большинство произведений Лескова, строятся на материале, хорошо известном писателю. А. Л. Волынский в книге "Н. С. Лесков" (СПб. 1923) сообщал, что автор "Полунощников" посещал Кронштадт и ту "ажидацию", где собирались верующие в чудеса Ивана Кронштадтского.
Иоанн Кронштадтский - Иван Ильич Сергиев (1829-1908), протоиерей Андреевского собора в Кронштадте, пользовался огромной популярностью в разнообразных слоях общества как проповедник и якобы чудотворец. Проповеди и "чудеса" Иоанна Кронштадтского были источником огромных доходов как для него самого, так и для его клики. В изображении "толпучки" вокруг кронштадтского протопопа Лесков близок к реальным фактам. Материалы из кронштадтского быта, близкие фактическою стороной к "Полунощникам", появлялись во многих газетах 1880-х годов. Вот как, например, об этом писала "Неделя": "В центральной части города раз или два в день образуются огромные скопища... Из какого-нибудь дома или собора показывается священник, известный отец Иоанн. Он окружен толпою и еле движется... Его буквально рвут на части, и огромных усилий ему стоит сесть на извозчика, за которым бежит толпа без шапок" ("Неделя", 1885, э 9, стр. 348).
Популярность Ивана Кронштадтского усиливалась и поддерживалась прессой, в том числе и некоторыми из широко распространенных газет и журналов той поры. Среди рукописей Лескова сохранилась небольшая, но весьма "язвительная" запись под названием "Протопоп Иван Сергиев (Кронштадтский) в трех редакциях". Запись эта характеризует как отношения к Ивану Кронштадтскому со стороны известных тогда журналов, так и резко критическое отношение Лескова к всероссийскому мракобесу из Кронштадта. Приведем этот любопытный документ: "В соответствие тому, что описано Хилковым о посещении кронштадтским протопопом Иваном Сергиевым с. Николаевки под г. Сумами записываю на память следующие события, известные в современных петербургских литературных кругах.
В 1890 году пожелали пригласить для молебствия протопопа Сергиева три редакции: редакция иллюстрированного журнала "Нива" Маркса (бывшего приказчика Вольфа), редакция "Нового времени" (А. С. Суворина) и редакция детского журнала "Игрушечка", основанная Татьяною П. Пассек и ныне продолжаемая г-жою Тюфяевою (псевдоним "Якоби", "Толиверова" и еще что-то) {О Якоби-Толиверовой см. прим. к "Даме и фефеле".}. Маркс и Суворин - люди богатые, а Тюфяева живет, перебиваясь с нуждою, очень часто занимает и, может быть, не всегда может отдать, когда обещается. Положение изданий Маркса и Суворина (в денежном отношении) цветущее, а положение Тюфяевой бедственное и нищенское.