Кажется, особенно меня злило в нем то, что он вцепился в идею с Полунощным морем не из какого-то религиозного, допустим, чувства. Нет, это же была простая блажь. Очередной, просто чуть более изощренный, метод борьбы со скукой, которая донимала Карла посреди сонного зимнего Ревеля. Куда он приехал невесть по какой, на самом-то деле, причине.
Не могу сказать, что помню все сказанное хорошо. В любом случае, вскоре мы с ним крепко поссорились, и через час я обнаружил себя на улице. Кажется, выгонять меня никто не выгонял. Кажется, я принял решение сам - если так можно, конечно, выразиться.
Сплюнув, я подхватил багаж и пошел искать гостиницу. В чем, впрочем, сразу же преуспел.
На следующий день, располагая множеством свободного времени, я предпринял поездку в католический монастырь Св. Бригитты неподалеку от Ревеля. Не было ничего лучше в том моем сумрачном состоянии, чем отправиться к месту, так полюбившемуся мне в прошлый визит.
Уже три века, как опустевшее, готическое здание стояло среди снега и казалось невероятно красивым. Острый фронтон врезался в небо, но ажурные окна руины делали это вторжение почти изящным.
Зрелище необычайно умиротворяло.
О том, чтобы помириться с Карлом, я даже не думал. Я был неправ, но и он показал себя человеком совсем неприятным. И, хоть перед кем-то другим обязательно бы извинился, перед ним я вины не чувствовал. И не имел никакого желания продолжать знакомство.
Вечером я лег рано, а на рассвете отплыл в Гельсингфорс. Потом, вспоминая горевшие на бортах корабля сигнальные фонари - всего больше, конечно, правый, зеленый, - я все искал в их призрачном свете предзнаменование. Предвестие того, чему предстояло только произойти.
Ведь во тьме они сияли так ярко.
Та поездка в Гельсингфорс прошла очень удачно. Кандидатскую работу я в следующем году - уже по возвращении в Петербург - защитил с блеском и получил степень. А поскольку, еще будучи в Финляндии, свел дружбу с одним местным исследователем, уже знал, чем займусь дальше. Мы уговорились, что я буду сопровождать его в путешествии по Русской Карелии.
Путешествие наше, впрочем, пришлось отложить: получить вспомоществование удалось не сразу. И все же я очень рад был одной только перспективе. Целью поездки являлся поиск местных песен, преданий и сказок. Не будучи знатоком в этой именно области, я надеялся многому научиться.
Выехали мы все из того же Гельсингфорса, а потом продвигались все севернее. По въезде в Карелию нас обступила древность. Насколько же непривычна жизнь там, в краю сказаний и священных деревьев! Мы собирали руны, и в этом не было ничего удивительного, но все же - нигде еще при мне столько не пели.
Общение с местным народом тоже оказалось богато. Случалось, даже тамошние шаманы раскрывали нам свои тайны. Впрочем, почти наверняка только наименее тайные из них. Однако шаманские фокусы были исключительно интересны, и я многое записал.
Странствуя по Карелии, мы останавливались в деревнях - где на день, а где и на две недели. Пока, наконец, в сентябре наши средства не подошли к концу. Тогда мы, как с самого начала и договаривались, направились в Улеаборг. Мой спутник поехал домой сразу, а я решил еще немного побыть в этом незнакомом мне, пропахшем смолой месте.
Это была, впрочем, не единственная моя причина остаться. Зная, что закончу путешествие именно там, я просил выслать мне в Улеаборг дополнительных денег. Однако на почте писем на мое имя пока не нашлось.
Имевшийся у меня запас марок был невелик, но - в том числе, чтобы занять себя чем-то на время задержки, - я все же совершил короткую поездку в Торнео. Еще не так давно этот город принадлежал Швеции и был куда более оживлен. Велась в нем торговля, строились корабли. Нынче же Торнео заметно опустел. А все потому, что стоял теперь на границе: после войны та пролегла по одноименной реке.
Глядеть на этот город, так долго и так прочно ассоциировавшийся с лежащей дальше Лапландией, бывший вратами в ее дикие, но богатые товарами просторы, а теперь, из-за поделенной по-новому территории, захиревший, оказалось печально. Насколько многое все же, размышлял я, меняет в жизни поселения близость к торговым дорогам.
Обратно мы ехали вдоль залива, и я видел на берегу множество куч камней. Подобные уже встречались мне в Карелии. Нарушенные временем, они притягивали взгляд поначалу, но потом начинали восприниматься совсем привычно. Я осмотрел несколько и в тот день, не нашел ничего для себя нового и после не обращал уже на них внимания.
Однако, завидев вдали одну, очевидно, совсем еще новую, я сказал кучеру остановить. Сооружение из множества тонких, плоских камней доходило мне до плеча и держалось, похоже, только собственным весом. Оно было непохоже на другие там. Я глядел и никак не мог уложить в голове, как же эта конструкция не рассыпается под порывами ветра - а ветер на берегу, случалось, дул очень сильный.
Наверху был прилажен какой-то, увядший уже, цветок. Я решил, что обязан это зарисовать.