Снял футболку, бегло осмотрел бесчисленные ссадины, присел на край широкой двуспальной кровати и уснул просто сидя. Последней сознательной мыслью была мысль о Марго. И она, почему-то, принесла успокоение.
Проснулся от легких прикосновений. Я лежал на спине, а теплые, нежные пальцы осторожно касались груди, плеча, щеки. Это едва ощущалось, но оказалось достаточным для того, чтобы вырвать меня из объятий Морфея. Однако глаз открывать не стал. Не могу сказать, что это было сложно сделать. Я не открывал их специально, делая вид, что продолжаю спать. Лежал и мысленно ругал себя за такое мелкое коварство, но ничего не мог поделать. В итоге, успокоился мыслью, что испортить такой момент будет просто кощунственной подлостью.
Я ощутил на своем лице легкое прикосновение ее волос, уловил их волнующий аромат, почувствовал ее дыхание. Оно было совсем близким. Еще мгновение и ее губы осторожно притронулись к моим.
Не выдержав, чуть приоткрыл глаза. Марго словно током ударило. Она отшатнулась, вскочила с кровати, отвернулась к окну и прикрыла ладонями лицо. Щеки залились густым румянцем.
- Боже, боже... Извини пожалуйста. Сама не понимаю... Извини. Извини, Сереж. Ты не подумай - я не... Я просто хотела обработать ссадины. У тебя лицо разбито, вот и все. Просто... Боже... Извини. Я думала, ты спишь. Господи, глупость какая...
Она заикалась, запиналась и не находила себе места. Это было приятно и забавно одновременно. А еще красиво. Очень красиво. Она стояла у распахнутого окна в полумраке комнаты. Ветер трогал золотистые локоны. Бордовый атласный халат, спускающийся почти до пола, подчеркивал хрупкую, восхитительную фигурку. Неповторимое сочетание смущения и грации. Я встал с кровати, подошел к ней сзади и бережно обнял за талию. Марго прекратила суетиться, замерла и, убрав руки от лица, накрыла ими мои ладони. Мы некоторое время стояли молча и смотрели на пенящиеся вдалеке волны, которые в лучах заходящего солнца окрашивались багряно-красным. Пьянящий запах ее волос все сильнее будоражил воображение, заставлял сердце выпрыгивать из груди. Она чуть опустила голову, обернулась лицом ко мне, и я ее поцеловал.
За всю ночь, проведенную в объятиях этой хрупкой, невероятной женщины, я ни разу не вспомнил, ни о своих проблемах, ни о бедствиях, свалившихся на голову, ни о том, что еще предстоит сделать. Мы будто летали, парили где-то очень далеко. Вдали от суеты, от бед, страхов, лишений и вообще от всего мирского. Уснули на рассвете, когда чайки начали робко вскрикивать над затихающим после шторма морем, и проснулись, когда солнце уже стояло очень высоко, а громкий стрекот цикад заполнял все окружающее пространство.
- Не жалеешь? - Марго лежала у меня на груди, нежно поглаживая тонкими пальцами плечо. Она еще не совсем отошла от долгого сна, от чего голос звучал очень забавно и трогательно.
- Ты о чем?
- О том, что было этой ночью.
- Ну, - намеренно задумчиво протянул я, - Это смотря, как посмотреть.
Она прекратила меня поглаживать.
- И как на это можно посмотреть?
- Если посмотреть с точки зрения удовольствия, то это была лучшая ночь в моей жизни. И это не лесть.
- А если... - она не договорила, ожидая от меня продолжения.
- А если с точки зрения моих дальнейших планов, то... - я выдержал издевательскую паузу, от чего Марго даже заворочалась в нетерпении, - Как минимум, намерен повторить. И, между прочим, прямо сейчас!
- Вот негодяй! - Марго засмеялась и легонько оттолкнула.
Я ловко выскользнул из-под нее и тут же подмял под себя. Завтрак пришлось отложить до обеда.
Окончательно выбившись из сил, мы вышли во двор. В уютной беседке Марго накрыла великолепный стол. Оказалось, что еще прошлым утром она принесла из какого-то местного ресторанчика массу различных кулинарных изысков, которые я... даже не ел, а непоследовательно поглощал! Такого аппетита не приходилось испытывать еще никогда в жизни. Жареное мясо закусывалось клубничным мороженным, а ароматная солянка торопливо запивалась гранатовым соком. Рита, с грустной улыбкой, неспешно пила кофе и смотрела на меня. Я прекрасно понимал, как выгляжу со стороны, но ничего не мог с собой поделать. Голод иногда превращает нас в настоящих животных.