— Ага. Чтобы и его в гроб свела. Как князя…
Я поспешил за Олегом, ненавязчиво уводящим наставника в ближайший темный переулок.
— Извините, господин сыщик. Народец у нас темный, столичных методов поимки преступников не разумеет… — говорил воевода с совершенно каменным лицом, даже не моргая.
— И вы на меня не серчайте, — ровно в таком же тоне отвечал наставник. — Увлекся, вспомнил молодость… — он осторожно потрогал разбитую скулу. — Жаль, мертвец сбежал.
— Ничего, найдем. — пообещал Олег.
— Вряд ли. — Лумумба достал платок, и принялся вытирать руки. — Скорее всего, он уже далеко.
— Значит, мы о нем так ничего и не знаем? — спросил я, наконец-то отдышавшись.
— Ну отчего же? — поднял брови учитель. — При жизни это был мужчина лет сорока. Лысеющий, с бородой и солидным брюшком. Авантюрист и неудачник, но в последнее время дела его шли на лад. Скорее всего, был артистом. Смею предположить — певцом. Насколько я знаю, князь Игорь учредил в городе оперный театр, так что остается сходить и узнать, не пропадал ли у них сотрудник.
— Откуда вы всё это взяли? — удивился Олег.
— Дедуктивный метод. Возраст я узнал по зубам. Зубы у него так себе, кривоватые и мелкие, но на левых коренных — новые золотые коронки. Множество шрамов и травм позволяют заключить, что жизнь покойный вел бурную и беспорядочную. Одним словом — авантюрную. В Мангазею подался, как и все — за счастьем, и здесь ему наконец-то повезло. В момент смерти одет был во фрак, пластрон, хорошие кожаные туфли… Вечерние фраки в будние дни носят или артисты, или официанты, но, судя по возрасту — он скорее артист. Так как актеры обычно держат себя в форме и не разъедаются между гастролями, заключаю, что покойный был певцом — для их братии солидный вес только на пользу…
— Круто. Я тоже так научусь, — кивнул воевода. — Хотя, я думал, вы его магическими методами допросите.
— Магическому допросу, к сожалению, помешали обстоятельства непреодолимой силы. — Лумумба вновь потрогал скулу. Шишка была уже заметно меньше. — На шее с левой стороны — глубокая колющая рана, — продолжил он отчет. — Повредили яремную вену, человек скончался от потери крови. И палец: его отрезали уже после смерти… Зачем — пока сказать не могу. Зарыли неглубоко — или сил не хватило, или торопились. Он потому и проснулся: почуял заклятье поиска, которое применил мой помощник.
— Можно спросить мадам и девочек, — вставил я. — Ходили ли к ним артисты… — вспомнился образ, который я мельком уловил от ножниц.
— Спросим. — кивнул Олег.
— И откуда под кроватью орудие убийства, — напомнил я.
— Это еще доказать надо, — возразил Лумумба. — Чья кровь была на ножницах, мы не знаем.
— Вопрос в другом. — воевода глубокомысленно взялся за подбородок. — каким местом этот старый мертвец соотносится со свежим трупом, который, кстати, тоже пропал?
Глава 6
Приснилось, что я снова в учебке. Сплю на своей койке, и тут влетает наш инструктор, Сан-Саныч, и, пронзительно дуя в свисток, объявляет побудку…
Скатившись с лавки, я ощупью надел штаны, пятерней приглаживая волосы, вытянулся по стойке смирно, и только после этого проснулся. Оказалось, это не Сан-Саныч, а бабкин петух. Мелкий тиран гаремных кур, в перспективе — суп с лапшой. Взлетев на подоконник, он орал так, будто началось Второе Пришествие Марсиан. Я запустил в него тапком. Пернатый паршивец с достоинством удалился, а в комнате раздался громовой хохот.
Визгливо каркала Гамаюн, устроившая гнездо на полатях, подальше от кота. Смеялся кот — он нашел пристанище в ногах кровати Лумумбы, и теперь совершал утренний туалет с помощью собственных слюны и лапы. Ржала Машка. Сидя на своей раскладушке и разложив вокруг разнообразные железные детальки и промасленные тряпочки, она чистила пистолет.
Пылая праведным негодованием, я набрал воздуха, чтобы отчитать супостатов, испортивших такой хороший сон, но в лицо прилетела подушка. Не удержавшись на ногах, я плюхнулся обратно на лавку, а она, коварная, вывернулась, встала на дыбы и огрела меня по кумполу. Из глаз посыпались искры.
Под грудой одеял, где по идее, должен был почивать драгоценный наставник, раздался драконий рык. На столе, прикрытые вышитым полотенцем, зазвенели чашки и блюдца.
Из подушек возникла встрепанная голова. Свирепо оглядев единственным здоровым глазом комнату, она оскалилась и гаркнула: