Затем, зачерпнув под забором горсть белесой пыли, наставник стал втирать её в щеки, в бакенбарды, в руки… Машка уже тащила откуда-то сучковатую палку. Взяв её, бвана совершенно преобразился. Плечи сгорбились, колени ослабли, ноги скрючились колесом, в руках появилась неуверенная дрожь, а глаза закатились, явив миру одни белки.
— Подайте на пропитание слепому страннику Василию… — загундосил Лумумба, выбивая палкой частую дробь по мостовой.
Я невольно улыбнулся.
— И я! И я горазд!
Минутку подумав, я расслабился. Убрал из глаз малейший проблеск мыслей. Приподняв брови, сделал взгляд наивным и чистым, как весенняя лужица. Потом выправил из штанов рубаху, скосолапил ступни, а указательный палец засунул в рот, пустив из уголка слюну.
Рядом с нами остановилась толстая, в белом переднике, тетка. Подмышкой у нее была зажата корзина, в которой негромко гоготал откормленный гусь.
— Откуда идете, калики перехожие?
— С Урала, — тоненьким детским голоском пропищала Машка. — Слышали, в Мангазее молочные реки текут, между кисельных берегов. Вот, пришли своими глазами убедиться. А тятенька наощупь осознает, — она, склонив голову в платочке, трогательно прижалась к Лумумбе. — Тятенька от злого колдуна пострадал. Зрения лишился и кожа вся, как есть, почернела… А братца моего ребеночком с печки уронили. С тех пор ум у него напрочь отшибло, на одних базовых рефлексах существует.
Икнув, я подпустил слюны и возвестил басом, смачно обсасывая палец:
— Жрать. Срать, спать, драть…
— Тихо, тихо, Иванушка, — Маша погладила меня по плечу. — Вот пойдем сейчас на площадь, я куплеты буду петь, а тятенька Илиаду на память почитает. Денежку заработаем — купим тебе пирожок. А пока, братик, камешек поглодай. Авось, голод и утихнет…
Тетка всхлипнула и утерев слезу могучим кулаком, полезла в недра обширных юбок. Затем протянула Машке монетку.
— Спасибо, добрая женщина. — поклонился в пояс бвана, забыв, что недавно ослеп. — Воздастся тебе доброта по заслугам…
Утирая слёзы, тётка потопала дальше. Гусь, высунув голову из-за её плеча, смотрел на нас с укоризной.
— Не перегнуть бы, — обеспокоился учитель, когда на нас стали задерживать взгляды и другие прохожие.
— Фигня. — Машка цинично подкинула подаренный теткой грошик. — На Руси убогих любят.
Вид домашней птицы пробудил во мне смутную тревогу, которая наконец-то вылилась в конкретные опасения.
— А где Гамаюн?
Только что она крутилась рядом, выпрашивая у Лумумбы петушка на палочке, а сейчас — ни слуху ни духу.
— Я её с поручением услал, — пояснил наставник, шаркающей походкой направляясь к воротам. — Острог — место защищенное. С магическим существом туда лучше не соваться…
Машка оказалась права. Растроганные её щенячьим взглядом дружинники без звука пропустили нас в крепость.
Проблемы начались чуток попозже. Когда выяснилось, что пресловутая Машкина родственница — сама Великая Княгиня, запертая до суда в отдельных палатах на самом верху башни. Заминка грозила перерасти в нудное разбирательство, и здесь Машкин длинный язык мог сыграть совершенно противоположную роль…
Переглянувшись с Лумумбой, мы уже собирались ретироваться, чтобы изобрести другой способ увидеться с княгиней, когда из той башни, где держали Ольгу, вышла группа военных. Все в черной отглаженной форме, брониках и при оружии. Заметив нас, один остановился. У меня сердце ушло в пятки: сейчас нас погонят поганой метлой, и накроется расследование медным тазиком…
Дружинник был молодой, лет тридцати, высокий, чернобровый и чернобородый, с волевой складкой рта и цепким прищуром. Постояв мгновение, он бросил своим несколько слов, а сам пошел через двор. Машка зыркнула на меня вопросительно, я чуть заметно пожал плечами. В конце концов, чего мы боимся? Ну, достанем мы с бваной, в крайнем случае, удостоверения. Работать, конечно, придется в этом случае официально: посылать запрос о разрешении действовать на территории другого государства, то, сё… И здесь как повезет: захотят нам помочь — разрешение будет уже завтра, а не захотят — бюрократическая машина затянет с выдачей настолько, что Ольгу раньше казнят…
Я покосился на Лумумбу, но тот стоял спокойно, по пыльному усталому лицу ничего не читалось.
Дружинник подошел и внимательно оглядел нашу троицу, сложив губы трубочкой. Мы с Машкой постарались выглядеть как можно более невинно. Насмотревшись вдоволь, коротко спросил дежурного: