Действительно, по дну Белой долины можно было вырваться из окружения. Решили, не теряя времени, двинуться вверх по заснеженному руслу и гнать табун до тех пор, пока хватит сил. Яранги лагеря оставим на месте, сохраняя видимость нашего присутствия. К рассвету я предполагал вернуться в лагерь — встретить Тальвавтына и передать ему обещанные товары.
Геутваль заявила, что вернется со мной и будет готовить гостям мясо и подавать чай. Вельвеля решили не будить. Он спал в пологе с Тынетэгином и Ильей, отдыхая после дежурства. Ранавиаут потихоньку разбудила их. Приготовления к стремительному ночному маршу начались…
Через час мы вытеснили оленей на замерзшее русло. Молчаливо провожали нас лиственницы, отбрасывая длинные черные тени на светящийся снег. Вытянувшись длинной лентой, табун лился живой рекой среди заснеженных берегов. В тихом морозном воздухе скрипел снег под копытами, потрескивали суставы бесчисленных оленьих ног, постукивали рога.
Движение «походной колонной» успокоило оленей. Они послушно брели за нартой Гырюлькая со связкой ездовых оленей на поводу. По бокам стада ехали Илья и Тынетэгин. Внезапная перекочевка обрадовала юношу. Вооружившись длинноствольной винтовкой, он прикрывал левый фланг.
Мы с Костей ехали сзади, подгоняя отстающих. Геутваль, Ранавиаут и Эйгели вели легкий обоз из нескольких нарт. Невольно я вспомнил такую же Лунную ночь далеко на Омолоне. Мы двигались по заснеженному его руслу на штурм Синего хребта и чувствовали себя победителями. Теперь наше шествие напоминало отступающую, потрепанную в боях кавалерийскую часть.
Уходим налегке, прихватив лишь самое необходимое— немного продовольствия, палатку с печкой, спальные мешки и стволы сухостоя — запас дров на первое время. Яранги и основной груз рассчитываю привезти после завтрашней встречи с Тальвавтыном.
Почти всю ночь двигаемся по Белой долине, уходя дальше и дальше от границы леса и манящих запахов чужих стад. Через каждые два часа останавливаем табун, пасем на заснеженных террасах и снова пускаемся в путь.
Небо едва заметно светлеет. Останавливаем табун на очередную кормежку. Олени успокоились.
— Пора… — волнуясь, сказал Костя. — Пора тебе, Вадим, возвращаться… А мы с табуном еще километров двадцать отмахаем. Ну и взбесится старый хрыч! Держись… кремневая встреча будет.
Гырюлькай привел лучших беговых оленей. Ведь к рассвету мы с Геутваль должны вернуться в наши яранги.
— Прощай, дочь снегов, — береги Вадима. — Костя приподнял девушку могучими ручищами и чмокнул в губы.
— Ох нет, пусти! — Геутваль закрыла лицо руками. Все собрались у наших быстроногих упряжек. Мы прощались с друзьями, может быть, навсегда…
В тисках
Блаженствуем в теплом пологе. Еще затемно примчались в покинутый лагерь. Вельвель по прежнему беспробудно спал в соседней яранге — видно, здорово утомился на дежурстве.
Теперь Геутваль — маленькая хозяйка стойбища. Она старательно наливает чай в мою большую кружку и себе в расписную фарфоровую чашечку, которую я ей по дарил, нарезает мелкими ломтиками мороженое мясо, ставит на столик сахар, масло, печенье.
Мы одни, освещенные колеблющимся светом жирника, среди пушистых оленьих шкур. С незапамятных времен женщина отдавала свою заботу и ласку мужчине и он защищал ее от всех бед и опасностей. В кочевом шатре, осененном веками, я особенно остро ощущаю свое одиночество.
Смотрю на Теутваль, на ее крепкую фигурку, смуглое личико, спокойное перед надвигающейся грозой, и вдруг понимаю, что за эту маленькую, смелую девушку готов отдать жизнь.
Геутваль подняла голову, посмотрела пристально в глаза и неожиданно потянулась ко мне доверчиво и просто.
Вдруг снаружи послышался скрип полозьев.
— Тальвавтын! — метнулась к винчестеру девушка.
— Спрячь винчестер, сумасшедшая! Выскакиваю наружу. Рассветает, звезды померкли. К ярангам подходят вереницы пустых грузовых нарт. Совсем близко белеет упряжка Тальвавтына.
— Приехал?!
— Нарты привез, грузить будем…
Показываю сани с товарами. Каюры Тальвавтына начинают перегружать наше богатство. На каждой нарте винчестер в чехле.
Идем с Тальвавтыном в ярангу. В чоттагине он долго отряхивает кивичкеном[16] торбаса, кухлянку.
Тут все в порядке, — Геутваль, «огнувшись в три погибели, усердно раздувает костер под чайником. Вползаем в полог. Вытягиваю из полевой сумки список товаров, передаваемых в уплату за оленей. Неторопливо читаю бесконечный перечень. Передаем разных товаров на двести тысяч рублей.