Олени очищают проталины до камней. Но что толку? Они слабеют с каждым днем — слишком много сил теряют на бесконечные подъемы и переходы к сопкам.
Мы не видимся друг с другом вот уже семь суток. Представляю, как измучены люди. Ведь каждый день нам приходится еще взламывать топорами обледенелый панцирь — добывать ягельник для ездовых оленей. На моей нарте всегда в запасе мешок ягеля, добытый с невероятным трудом.
Иногда я засыпаю в пути, и ездовики долго тащат вслед за бредущими оленями нарту с человеком, спящим сидя.
Уходят последние силы. Понимаю, что дальше не выдержать ни людям, ни оленям. Мои олени едва волокут ноги, часто ложатся на снег и никуда не хотят двигаться. Приходится поднимать их силой и гнать, гнать на сопки…
В этот памятный день мы с Костей оказались на соседних сопках. Я видел, с каким невероятным трудом ему удалось загнать на вершину ослабевший косяк. Костя заметил моих оленей и поспешил ко мне.
Лицо друга осунулось и почернело, губы запеклись и потрескались.
— Амба! — махнул он рукой. — Пропали олени, Пора спускать флаг; распустим табун, пока могут уйти на своих ногах. Может, протянут до весны в одиночку на проталинах, а?
Костя прав: пока у оленей остались хоть какие то силы, надо пустить их на волю.
— Падеж начнется со дня на день — видишь, сколько. слабых появилось.
Костя ветеринарный врач и ясно видит надвигающийся конец. Лежим у плиты, расколотой морозами, высоко над белой долиной. Оранжевые, желтые, зеленые пятна наскальных лишайников пестрым узором расцвечивают серый камень. Безумно хочется спать, звенит в ушах.
И вдруг…
Смотрю на Костю, он — на меня, испуганно и подозрительно.
— Ты слышишь?
— Слышу…
Тихий, непрестанный гул то пропадает, то возникает вновь. Вскакиваем как безумные. Куда и сон слетел.
— Самолет! — кричит Костя. Гул с неба слышен явственнее.
Перед нами простирается море заснеженных сопок. Но сколько ни вглядываемся в блеклое небо — пусто, ничего» не видим. И все таки это не галлюцинация!
Гул нарастает, перекатывается, точно весенний гром. Теперь и олени услышали странный звук — насторожились. Внезапно из за дальней сопки выскальзывает крошечный самолетик. Он деловито рыщет над вершинами,
— Нас ищет!
Скинув кухлянки, пляшем на сопке, размахивая одеждой, точно потерпевшие кораблекрушение, призывающие корабль. Что то вопим охрипшими глотками. По лицу Кости, похудевшему и заросшему, бегут слезы. Нервы сдали и у меня.
Самолет круто разворачивается, устремляется к нашей сопке. Рев мотора оглушает. Олени, сбившись в табун, мечутся по кругу. Самолет закладывает головоломный вираж на уровне вершины. Сквозь колпак кабины вижу улыбающееся знакомое лицо, сдвинутый на затылок, летный шлем.
— Сашка! Дьявол!
— Да он же врежется! — вопит Костя.
В крутом вираже самолет дважды огибает вершину, чуть не задевая крылом разрисованные плиты. Кажется, что пилот вывалится из своего кресла нам на головы.
Самолет выравнивается, выстреливает вымпелом и уносится на север, покачивая на прощанье крыльями. Скатываемся на седловину, бежим наперегонки к ленте вымпела, алеющей на снегу. Костя первый схватывает алую ленту. Торопливо вытаскивает из патрона записку и громогласно читает:
«Соберите табун к яранге с красным флагом, ждите, утром прилетим. Целую лохматые образины».
Невольно вспоминаю Омолон. «Вот так же, в самую трудную пору, появился на самолете Саша. Но там он мог нам помочь разыскать ускользнувших оленей. Теперь же, будь он самим богом, — бессилен спасти шесть тысяч оленей, истомленных голодом…»
— Ясно?!
— Ничего не пойму. Зачем собирать табун? Кто прилетит? И как они сядут к нам? Разобьют лыжи о ледяные заструги.
— Приказ есть приказ, — решительно говорит Костя. — Давай собирать табун к ярангам. А ночью разобьем топорами заструги в Белой долине — подготовим посадочную площадку…
Быстро спустили оленей с сопок, соединили в один косяк, и Костя погнал их к лагерю. Я отправился искать косяк Гырюлькая. Через час напал на следы его оленей. Поднялся к перевалу и пошел по гребню к вершине. Наконец очутился среди оленей. Они поели уже альпийские лишайники и ожесточенно копытили каменистую почву.
— Какомэй! Вадим! — обрадовался Гырюлькай, заметив меня.
Давно я не видел старика. Он похудел, глаза покраснели, возбужденно блестели.
— Железная птица летала! — воскликнул старый пастух. — Оленей смотрела, смеялась с неба, потом вот это бросала…
Гырюлькай протянул флягу, обшитую войлоком, с длинной алой лентой, привязанной к горлышку.