— Нет, я пошел! — окончательно разозлился на себя Алексей. Хватит, однажды он был с ней по глупости. — Где ключ?
— Встанем как один, скажем: не дадим, — шаловливо пропела Броня строчку из знаменитой прежде советской песни, — Землю от пожара уберечь… Да беги, беги! А я ведь могу быть и вредной… Хочешь, фотку покажу… как ты рядом с мной спал?
Блефует…
— Нет, нет! — угадала она его мысли. — Фотка имеется… Моя подружка всю комнату сняла… Даже твоя косоглазая разглядит… Да ладно, не такая уж я бяка. Хочешь — отдам. Потом. — И она обняла его, прижалась животом…
Через неделю ему передали записку: «Забери фотографию в конверте у парней-химиков в комнате № 23». К парням можно было пойти.
Но когда после занятий Алексей заглянул в указанную комнату, там сидело человек семь студентов — играли в преферанс, и среди них Бронислава.
— А, гений пришел! — воскликнула она. — Пусть сядет!
У Алексея был талант угадывать карты (или запоминать, он сам этого не знал), хотя играть он не любил.
— Выиграй мне три сотни, что тебе стоит? А я этот конвертик отдам. Она достала из-за пазухи почтовый конверт. — Девушке надо на шампань и цвяты. — Она иногда нарочно ломала язык.
Алексей хмуро подсел к столу, игра затянулась до полуночи. Алексею неслыханно везло — ну не нарочно же парни проигрывали?.. Играли и время от времени попивали крепкое пиво, а потом и вино. И Алексея, с комками рублей и червонцев по карманам, уже пьяного, отвели ночевать в пустую соседнюю комнату. Он рухнул на кровать — и ночью, конечно же, его разбудила нежным поглаживанием Броня, и все повторилось — бездна и невыносимое напряжение, сладкая судорога, которой она не давала прорваться, темный, черный восторг на грани беспамятства, когда губы ищут губы…
— Сладенький мой, не бойся, ты мне не нужен, мне нужен дядька-шкаф, я же бедовая… чтобы я за ним как за каменной стеной… За профессора одного пойду, он на ученый совет сюда приезжает, вдовец… Тоже историк, частушек помнит — хоть год его слушай, а голос как у енерала… — Она прижималась к нему, нагая. — А пока его нет… и пока ты не женат, что нам мешает порадовать друг друга? Пусть это будет нашей тайной…
Но тайной это не стало.
Алексей это понял, когда встретил Галю в буфете и она холодно отвернулась. Он протянул дрожащую неверную руку, тронул ее за локоть словно каменный локоть задел у маленькой скульптуры в музее, даже не оглянулась.
— Галя… — Постоял в очереди и выбежал вон. Думал, что и она выскочит за ним — нет.
Несколько дней тоскливо стоял у колонн университета перед началом занятий и вечером, но Савраскиной нигде не было видно.
…Теплые нежные ладони, пахнущие духами, закрыли сзади его глаза.
— Страдаешь? Идем со мной. Я ее видела со старостой их группы… Кстати, держи фотку… — Броня сунула ему конверт, внутри которого и вправду лежала некая твердая бумажка.
Не оглядываясь, Алексей порвал конверт со всем его содержимым на мелкие клочья и высыпал в урну.
— Ну идем, идем, — тихо сказала Броня. — Через неделю я уже буду занята. Он старенький, но я другому отдана и буду всяко ему верна. Так писал Пушкин?
Впрочем, стихов она не читала. Но любила попеть, особенно за столом, горя маленькими глазками, всякие комсомольские песни.
Она рассказала, что была комсоргом школы, ездила на районные и областные сборы молодежи, имеет кучу грамот, побывала два раза в Артеке сначала как пионерка, а через два года — как вожатая…
Она брала Алексея лестью и вдохновенной ложью (а может, и не врала?), говорила, что ей никогда так не было ни с кем хорошо, как с ним. Что он у нее второй, а первый… Ах, первый был насильник, учитель физкультуры в их деревне. Плавали на остров, он ее догнал, сказал: «Молчи, а то задушу и ракам в камыши брошу…»
А однажды среди ночи вдруг села рядом в постели и заревела, утирая кулаками слезы.
— Ах, что мне делать? Я погибла…
— Что такое? — испугался Алексей.
— Я… я… нет, не могу выговорить этих слов… беременна… Господи, что теперь со мной будет?! И он не простит, и мама меня убьет… Знаешь, какая у меня суровая мама? Она судья… Ты, конечно, бросишь меня… а я… я встану возле церкви на паперти, буду просить Христа ради на ребенка… Что она плела? Почему непременно просить милостыню? — И все в меня будут камни бросать, как в Марию Мандалину.
— Магдалину, — вдруг озябнув с ног до головы, пробормотал Алексей.
— А я нарочно! — воскликнула она. — Я сама знаю, что Магдалину… Чтобы меня еще больше ты презирал… Ты почему не предохранялся?