— В нашем цирке мине сказали, здеся ученая женщина живет… Слонова… нет, не Слонова… Львова… нет, не Львова…
— Мишка! — грудным голосом отозвалась Анна Муравьева, всплескивая руками. — Солнышко! Ты что ли?!
— Ну, я, — отвечал довольный произведенным эффектом Белендеев, хватая ее руку, чмокая и вскакивая. — Вот, к первому человеку — к тебе!
— Ну уж не ври! — как бы рассердилась Анна. — У Ленки Золотовой был? А-а-а, старый ловелас…
— Кстати, ловелас… Вот пришло в голову… love las… last… последний человек любви? Да, я последний, кто любит всех! И вас! — Это уже относилось к молодой женщине, сидевшей в углу, на диване. Только сейчас он ее приметил. — Да, да, хотя я вас не знаю!
Муравьева расхохоталась.
— Каков пират, а? Не вздумай когти забрасывать… Здесь ничего с абордажем не получится.
— Почему-у? — Белендеев сделал вид, что всерьез обиделся. — Я так стар стал? — Он напустил на лицо выражение крайней значительности, приблизился к незнакомке и поклонился. — Михаил Белендеев, профессор, доктор наук, член двух международных академий, в настоящее время проживаю в Америке, но душою наш.
Незнакомка с красивым усталым лицом встала, протянула руку:
— Галина.
Она была невысокая, тоненькая, в деловом костюме серо-голубого цвета, на шее платок, волосы растрепанные и словно бы мокрые — теперь такая мода и в России.
— Я пошла? — обратилась она к Муравьевой.
Та что-то хотела сказать, но вмешался неугомонный гость:
— Нет, нет, она никак не пошла!.. Ведь правда? Она прелестна!
Молодая женщина бесстрастно выслушала ахинею человека, который, как ей стало понятно, всю жизнь острит, кивнула Анне и ушла.
— Мишка! — Муравьева подергала гостя ласково за ухо и кивнула на стул. — Так ты надолго?
Белендеев сел, скромно поджал ноги, надел очки и минуту молчал.
Впрочем, Анна, ожидая очередную хохму или даже розыгрыш с его стороны, только засмеялась.
— Врать не надо! Я сейчас дите отведу в школу, а потом все от твоей Ленки Золотовой узнаю. Так что говори.
— Во-первых, я к ней вечером заходил буквально на полчаса… Тридцать минут, тысяча восемьсот секунд… Хотел потрепаться, как раньше, а она что-то шьет на машинке… Как вдова Версаче!
— Да, она у нас теперь портниха.
— Понимаю, жить надо. Поддерживать форму существования белковых тел. И я ей, собственно, ничего и не сказал… Кроме того, что ее тоже люблю, всегда вспоминал, как мы в нашей компании: мы, ты, Гришка… царство ему небесное… сиживали на полу и песни всякие пели…
Анна слушала его и не слушала. Балабол, не за тем же он сюда прикатил за десять или сколько там тысяч верст, чтобы повспоминать пусть даже благословенные времена.
Хотя он имеет право с наслаждением, театрально об этом порассуждать: когда заваливали первую диссертацию Бузукина, Мишка вел себя достойно и при тайном голосовании, несомненно, был «за».
— А что печалишься? — продолжал болтать гость. — Эта леди огорчила? Вечно ты красотками окружена. Идут за жизненным советом? Не перенаправишь ее на мой адрес? В компьютере это элементарно, есть специальный значок… Я в гостинице Дома ученых, номер два-один…
— Да, да, — закивала Анна, — сейчас же побегу, верну… — Но сквозь шутку у нее уже прорывался гнев — нужно было готовить сына к школе, а Белендеев, кажется, с ночи еще не протрезвел и слишком заигрался.
— Ну честно, кто такая? — настаивал Белендеев. — Она талантлива?
— Очень. Галя Савраскина, была Штейн, теперь свободна… Но не трогай ее ради бога… Травмирована таким же плоским остряком, как ты… — Анна нарочно дерзила гостю, понимая, что сейчас Мишка-Солнце перестанет наконец валять дурака и скажет, что его, собственно, привело в нынешний Академгородок.
И он заговорил, правда, еще улыбаясь и кланяясь, как японец (это у него уже неискоренимая привычка):
— Я понимаю, что ты понимаешь, что я понимаю… Но если прямо, как милиционер, — я богат и хочу помочь, чтобы наша наука не вымерла… Вы же тут, как мамонты, блин. Найдут через сто лет в мерзлоте…
— Богатый — это хорошо… — задумчиво посмотрела на него Анна. — И что, ты прилетел деньги раздавать? Покраснел-то, покраснел!.. До четырехсот ангстрем. — Белендеев, конечно, помнил: это любимая шутка Бузукина. 400 ангстрем — длина волны света, соответствующего красному закату. — Если ты богат, как Гейтс, конечно… Но что-то я не слышала о втором мультимиллиардере…