— Про погоду это вы точно, — осклабился официант и взглядом указал в сторону ближайшего окна, стилизованного под иллюминатор (или это и был иллюминатор? не уверен). Окно было чисто вымыто. Сквозь него виднелась улегшаяся на лес свинцовая грозовая туча.
— Еще кое-что, — сказал я. — Вон той девчонке, которая сейчас с Верблюдом чирикает, — я указал на Гайку, которая, сняв свою бейсболку, стояла, выставив в нашу сторону свой спортивный задок и уперев локти в барную стойку, — вот ей двойной грейпфрутовый фреш.
— С коньячком?
— Без. Рановато ей еще коньяк хлестать, — ухмыльнулся я. — Пусть подрастет сначала.
Тем временем малолетний наш Тигрёнок смотрел на свой водочный стаканчик, как будто он был говорящий.
— Да ладно тебе стрематься. Опрокинул — и все дела, — поощрил его я.
Не подумайте чего — я категорически против спаивания подрастающего поколения. Просто бывают такие ситуации в жизни, когда надо. Просто надо — и всё.
Наконец Гайка, всласть наговорившись с барменом по имени Верблюд, обладателем какого-то не верблюжьего вовсе, а скорее бульдожьего лица — слегка отекшего, с выраженными брылами носогубных складок, вернулась к нам.
— Ну что, считай — заметано. Через полчаса Верблюд вынесет нам всю сумму. Мы ее поделим — и по домам.
Вид у Гайки был напряженно-радостный. Как видно, к деньгам она еще не привыкла. И каждая заработанная сумма радовала ее сильно и вполне искренне.
Я вновь испытал укол зависти — ведь сам я с некоторых пор был к деньгам не то чтобы совсем уж равнодушен… но как-то прохладен. Аж противно. Хоть не работай вовсе!
— Ты смотри, какая у нас бизнесвумен нашлась! — брякнул я подобревшим от водки голосом. — Сока вот выпей хотя бы… За сделку!
— Когда денег принесут, тогда и выпью, — не очень-то нежно бросила Гайка.
В полном молчании мы проглотили свой обед, состоявший из чего-то, отдаленно напоминающего шницель, и чего-то, еще более отдаленно напоминающего картошку фри (готовили у «каперов» прескверно).
Тем временем за стеклом иллюминатора полило. Да так изобильно, что мне даже показалось: вот-вот тушу «Руслана» смоет в Припять вместе со всем его хромированным содержимым (и нами троими).
Дождь ожесточенно барабанил по крыше самолета, ревела буря, гром гремел и, конечно, во мраке молнии блистали.
Я, всем известно, люблю порассказывать про то, какой я мастак ходить в дождь по Зоне-матушке. Но на самом деле я знаю: дождь дождем, а в грозу (полноценные грозы с молнией и громом, к слову, над Зоной случаются редко) из укрытия лучше не высовываться.
Знаете, что такое «контактная пара»? Так вот в грозу второй кочкой контактной пары становишься ты.
А первой кочкой становится небо над Зоной. И не дай Бог между вами займется заряд!
То есть это будет очень красиво — огненная дуга между человеком и небом. В этом даже есть что-то библейское, такое возвышенное, дерзновенное. Есть только одно «но»: этого библейского сюжета вы не переживете, потому что превратитесь в обугленную тушку.
— Послушай, Гайка, — начал я, опасливо озираясь, — а что у них тут с гостиницей? Вот в баре темных, который «Сталкер» называется, — там гостиница есть. Хотя и баснословно дорогая. А здесь с этим как? Остановиться можно? А то видишь, что на улице творится.
— Гостиница? Не знаю. Никогда не пользовалась. Деньги экономила, — с неожиданной для девушки честностью призналась Гайка.
Ее откровенность я оценил высоко — ведь я привык, что девчонки обычно упираются до последнего, изображая из себя богатых наследниц. Разумеется, только если не планируют попросить у тебя денег. Обычно это звучит так: «До вчерашнего дня я ни в чем не нуждалась… но вчера почему-то начала…» — А ты можешь спросить у бармена?
— Я спрошу, конечно.
Гайка вернулась очень быстро. И лицо у нее было довольным.
— Гостиница прямо над нами. На второй палубе. Верблюд сказал, что после бара темных цены нас приятно удивят.
— А что еще он сказал?
— Еще он сказал, что для нас имеются две свободные комнаты. Одна с двумя кроватями. Другая — с одной.
— Значит, мы сегодня никуда больше не идем? — спросил Тигрёнок с явным облегчением.
— Сегодня нет. Пойдем завтра утром.
— Тогда мне еще водки! — развязно потребовал Тигрёнок, обращаясь к официанту.
— Ишь ты… Разошелся!
Сам я тоже был не против слегка подлечиться — уж больно окаянные дни пошли.
Я проснулся по своим меркам очень поздно — в районе восьми утра.
Поднял голову над подушкой, затянутой в наволочку странноватого для наволочки желто-голубого колеру («Из флага, что ли, перешили?»).
Кое-как уселся на кровати, свесив ноги вниз.
Попытался нашарить тапочки. Нашарил. Одноразовые. Белые. Махровые. Какие-то покойницкие. Вдел в них ноги.
«Ага… Я в гостинице… На базе «каперов»… «Каперы» — это группировка КПП… Никто не знает, что такое КПП», — вспомнил я.
На кровати напротив меня дрыхло нечто ушастое, длинное, с розовой пяткой.
«Это Тигрёнок… Я его из ленты спас… Из ленты.ру… То есть тьфу… Из Мёбиуса…». Тигрёнок лежал, откинув армейское одеяло со своего нисколько не могучего торса и свесив с кровати длинные руки. Он лежал так близко, что я мог бы достать его кончиками пальцев.
Впрочем, чего тут удивляться? В гостинице, которая расположена в баре темных, номера такие же крошечные и точно так же похожи на гробы, как и этот.
«Интересно, я не сильно храпел?» — подумал я виновато.
Во рту у меня было кисло и вонюче. «Будто припять-собаки насрали», — характеризовал это дивное ощущение мой закадычный друг Костя Тополь, тот еще трезвенник.
Потихоньку со дна памяти к поверхности — как пузырьки в шампанском — стали всплывать подробности вчерашней ночи. Или точнее, подробности вчерашней штормовой попойки.
Вот Гайка прижимает к груди контейнер с «подсолнухом» и уходит куда-то с барменом Верблюдом. Ее довольно долго нет — почти сорок минут. На тридцатой минуте ожидания Тигрёнок начинает психовать. Нервничаю даже я. Мы заказываем еще по сто водки и графин свежевыжатого апельсинового сока.
Наконец Гайка возвращается. Ее глаза сияют довольством. Губы накрашены розовой помадой. В руках она несет мусорный пакет, в котором тесно жмутся друг к другу перетянутые резинками пачки наличности.
— Пересчитай, — просит Гайка. — А то у меня в школе всегда было плохо с арифметикой. — Гайка плюхается на стул напротив Тигрёнка. — Только лучше не здесь, а в туалете!
— Ясное дело, не здесь, — обиженно говорю я, обводя бар, куда мало-помалу подтягивался народ, красноречивым взглядом.
В туалете я быстренько перелопатил выданную сумму — чего-чего, а считать купюры старый гребанько Комбат умеет. Что ж, Верблюд был точен. Я рассовал по карманам ту часть суммы, что причиталась нам с Тигрёнком. Отсчитал жалкую Гайкину долю. И вновь вышел в чадный полумрак бара.
— Ну что. Еще по сто? За удачу? — предложил я, подымая свою емкость.
Гайка и Тигрёнок отозвались задорным — «да!».
— Давайте выпьем за «подсолнухи»… Чтобы их росло в Зоне все больше и больше… И чтобы все они доставались нам! — Эти слова я произнес тоном оргазмирующего оптимиста.
— Лучше давайте за то, чтобы их росло в Зоне ровно три штуки в год. Но чтобы все эти три штуки доставались нам! — поправила меня рассудительная Гайка.
«А ведь мерзавка права! — подумал я. — Вот он — хваленый женский прагматизм!». И я дзынькнул о бок Гайкиной рюмочки своей рюмкой.
Тем временем на невысокой сцене бара появились музыканты. Лабухи.
Один был вокалистом, перед ним стояло старинное электрическое пианино на треноге с надписью «Yamaha».
Другой был гитаристом. Волосатым, испитым, с нахальной рожей дворового пацана-бузотера. Кажется, назревало веселье.
— Если кто не в курсе, сегодня день рождения сталкера по имени Панд… Панду — тридцать лет. И у него сорок девятый размер ноги…