Для того чтобы как-то поправить наше бедственное материальное положение, мы решили, что супруг должен стать священнослужителем. В течение нескольких месяцев, с девяти вечера до пяти утра, он постигает основы православия. Мой вклад минимален. Я лишь помогла поставить голос, а всё остальное – молитвы, законы, Писание, историю – он изучает самостоятельно. Всего за шесть месяцев ему удалось усвоить шестилетнюю программу Духовной семинарии. Настоятельница ближайшей обители благословила его на работу, и теперь три дня в неделю наш папа живёт и работает в женском монастыре. Встаёт в четыре утра, затапливает в храме печи. Моется, переодевается и участвует в церемониях как дьякон.
Однажды мы с сыном пришли посмотреть, как он помогает вести службу. Если бы меня спросили: как это было, хорошо или плохо? – я бы ответила, что это было восхитительно. Намного лучше моих самых смелых ожиданий. Голос мужа звучал проникновенно и внушительно. Ни единой фальшивой интонации. Ни одной неверно взятой ноты. Я смотрела на него и понимала, какой это чистый и честный человек, несмотря ни на что…
Мы возвращались на кордон втроем и радовались открывающимся возможностям. Муж придумывал способы украсить витражами собственного изготовления тот храм, на восстановление которого отправляют, по обыкновению, вновь рукоположенного священника. Я представляла, как стану помогать ему во всём. Сын декламировал наизусть длинные цитаты из «Библии для детей»…
Буквально на следующий день мы узнали, что разрешение на рукоположение граждан, самостоятельно изучивших курс семинарии, упразднено.
Сожаления о порушенных надеждах довольно скоро утомились напоминать о себе. Осталось умение отделять мишуру, сопутствующую религии от Веры. Истинная Вера – не посыпание головы пеплом, а трепетное отношение ко всему сущему.
Такая перемена в человеке весьма заметна. Теперь даже птицы прячутся за меня от иных персон на остановках транспорта. Некоторые любят подманить птичек семечками, а после топчут их ногами…
Летучая мышь
– Жизнь расставит все по своим местам…
– Расставит. Только не всегда – на свои…
Накануне ночью в лесу опять стреляли. Дважды. И с вечера ушедшего дня два кобчика оплакивают кого-то свысока. С высоты своей недосягаемости.
Наше горе иного толка.
Редко бывает так, чтобы кордон стоял без пригляда. Собаки-кошки, куры и козы… Как их оставишь? Да и печь сама себя не затопит. А в тот день вышло так, что на узловую станцию приехала государственная медицинская комиссия, и всего на один день. Необходимо было успеть показать всем докторам язык, ну и прочие части тела.
Врачи изображали дотошность и компетентность. Пациенты бесшабашно бравировали недугами истинными и воображаемыми.
– Тэ-экс… Мамаша! Отчего это на вашем, с позволения сказать, ребёнке такая замызганная одежда? Вы знали, что идёте на приём к врачу и обязаны были одеть его во всё чистое!
– Так он и так в чистом!
Доктор белоглазо осмотрел меня с головы до ног и ткнул коричневым от никотина пальцем в пятна на груди сына:
– А это что?!
– Не отстиралось. Они вчера с Эльсой стирали-стирали. Сами. Вдвоём. Потом сушили. Готовились к визиту сюда. Не могу я отбирать у ребёнка радость надеть то, что он сам выстирал! Пусть не идеально, но уж – как есть!
– С Эльзой? У мальчика есть сестра? Где её карточка?
– Не с Эльзой, с Эльсой! И да, это его названная сестра, львица. У неё нет карточки. Даже у ветеринара.
Доктор явно не обладал ни тактом, не чувством юмора, так как сразу вызвал психиатра.
Пока мы отбивались от направления в стационар, покуда разъясняли суть и важность воображаемых друзей у детей с воображением, прошёл не один час. До кордона добрались затемно. Усталые и голодные вошли в нетопленый дом…
– Кто выходил последним? Кто закрывал дверь и не проверил форточки?!!
Вопрос был риторическим, так как последней выходила я, а об окнах даже и не подумала.
В доме всё лежало не на своих местах. Что могло упасть на пол, там и находилось. Что испугало больше всего – иконы в красном углу на полочке под потолком лежали ликами вниз. В этом чудился некий зловещий промысел, никак не меньше.