– Эх, сейчас бы на море,– вслух мечтаю я.
– Да… искупаться бы не мешало,– соглашается сын.
С улицы раздаётся строгий голос мужа:
– А ну-ка, идите сюда сейчас же!
Мы с сыном переглянулись и пожали плечами – вроде бы ничего такого не творили, чтобы на нас строгим голосом кричать. Но на зов поспешили. Только вышли на крыльцо – а папа наш как стал лить воду из шланга! И нас поливал, и окна дома – дом-то чем хуже, ему тоже жарко. Ну и небо поливал, конечно. Отмыл до радуги. Красиво! Волшебно! Весело!
– Чем это вы тут занимаетесь? – раздалось от калитки. Мы втроём обернулись разом. А папа – тот со шлангом в руках так и обернулся. Ну и облили группу любопытных товарищей. То-то смеху было!
Эти намокшие любознательные граждане жили всего в трёх остановках электрички от нас и давно обещали нас навестить, вот и собрались. Мама, папа, сын и дочь. На двух велосипедах. Мама везла сына – он поменьше, а папа вёз дочку – она потяжелее. Похвалились – мол, хорошо, они до нас быстро доехали, всего-то за час.
– Это от полустанка на велосипедах и за час?
– Да, быстро так!
– Так это небыстро. К тому же с полустанка к нам – с горки. Уклон небольшой, но заметный. Мы пешком быстрее дойдём!
– Да ну!
– А поспорим?
– А на что?
– На томатный сок! – выкрикнул наш сын и застеснялся, – мама любит!
Оказалось, что у наших гостей дома целая полка с томатным соком из помидоров со своего огорода. У нас, конечно, томатного сока не было. Но мы и так знали, что не проиграем.
До электрички доставалось всего двадцать минут. И нам с сыном их хватило, чтобы дойти до пятьсот тридцать девятого километра. Всего-то четыре с половиной километра! Было дело, приходилось быстренько до полустанка, от полустанка до ближайшей станции и назад. Двадцать четыре километра! Ноги так и мелькали, как у спортсменов, которые ходьбой занимаются. А мы не спортсмены. Мы в школу ходим, и по работе. Нам спортом заниматься некогда.
Наши гости едва успели к электричке. Пришлось машиниста просить, чтобы подождал «тех, которые вон там, на велосипедах ковыляют». Мы-то домчали на своих двоих!
А сок томатный оказался очень вкусным. Нам ещё и с собой дали трёхлитровую банку.
Узник чести
Не многим понятно, зачем живут часы.
А они просто ждут кого-то
и считают свои небольшие шаги: «пос-то-ян-но…»
Прелесть ожидания в познании самого себя…
Вот в этом замечательном состоянии
мы и проводим свою жизнь.
Облака укутали землю так, что она вспотела. Я тоже взмылена, как лошадь. Второй час бегаю по лесу и кричу: «Сыночек! Где ты! Ау!» Кричу громко, с рыданиями. Минут через пятнадцать после начала поисков уже не способна использовать голосовые связки. Ору горлом, пищеводом, лёгкими. Бегаю и рыдаю: «Отзовись!!! Сыночек! Ау!» Ноги путаются в траве, ветки хватают за волосы, стволы бьют в солнечное сплетение. Больно, наверное.
Я не чувствую. Пытаюсь понять, что произошло, и собраться с мыслями.
Ещё вечером сын предупредил, что встанет рано и пойдёт в лес – дескать, ему надо где-то что-то посмотреть. Мне слишком хотелось спать, чтобы разбираться, что и где, согласно кивнула головой и вырубилась. Проснулась – ребёнка нет. Ну, вроде бы так и договаривались. Отправилась работать. Сняла показания, подкрутила анемометр, поменяла фильтры, пошла посмотреть уровень осадков, а накопительных ёмкостей-то и не оказалось. Вот тут-то я стала паниковать.
Будка лаборатории располагалась за сетчатой оградой. Территория довольно внушительная, метров сто на сто. Вблизи станции лаборатории – несколько площадок, на которых установлены осадкоприёмники – вёдра или кастрюли. У нас их было по паре каждого вида. Вёдра лопались от перепада температур. От кастрюль отходила эмаль по той же причине. А использовать эмаль с щербинами запрещалось по инструкции – результаты анализов осадков на выходе будут совершенно недостоверными.
В общем, было очевидно, что ребёнок пропал вместе с кастрюлями. То, что они ему были абсолютно не нужны, я понимала, значит, это сделал кто-то другой.
Сын рос в лесу, понимал, что людей стоит опасаться. Умело прятался, если замечал на прогулке незнакомцев – делал шаг в сторону и исчезал. Любил гулять один ночью в лесу. Но я всегда знала, где он! Если сын уходил, то всегда писал записку, или оставлял какой-нибудь цветочек, камешек, знак…
Знак! Мне надо было отыскать его. Если он был, то там, откуда пропали эти дурацкие вёдра.