Прекратив бессмысленное рысканье по лесной чаще, я бегом вернулась к лаборатории и стала осматриваться. Трава вокруг площадок для сбора осадков была мне по плечо. По прядям, по травинкам, сверху донизу, нагибая стебли, удалось-таки примять растительность так, чтобы обнажилась почва под нею. Провозилась я минут десять, но нашла то, что мне было нужно – переднюю ось от любимой пластмассовой машинки сына. Он всегда носил её в кармане. Я схватила детальку и побежала с нею к выходу с территории СКФМ. Прямо от ворот вели две тропинки. Налево, к нам на кордон, и направо, на дальнее от нас лесничество заповедника. Вторая ось машинки нашлась именно на второй дорожке. Мне стало немного легче дышать. Тропа к нам вся заросла травой. Та примята нашими ногами, конечно, но следов не разглядеть. А дорога, что вела направо, была песчаной. И я очень надеялась, что похитители – а в том, что ребёнка похитили, я теперь не сомневалась – поведут сына именно по дороге, не сворачивая в лес. Аккуратно обойдя самое начало тропы, рассмотрела следы обуви сына и по сторонам от них две пары чужих. Не думая больше ни о чём, бегом рванулась туда, куда они вели.
Мимо болота с кустами зреющей и ещё несъедобной калины, мимо оврагов реликтового Городища, по сползающим брёвнам старого моста через ручей. И дальше – по длинной дубовой аллее, которая не заканчивалась, а как бы растворялась среди домов лесничества, до которого я таки добралась.
Крайним был дом из красного кирпича, старинной постройки. В нём некогда лущили сосновые шишки для последующей посадки. Направо – нелепый двухэтажный дом. Без канализации, с печным отоплением и пустыми нишами под батареи. Жители вынуждены таскать на второй этаж дрова и воду из колодца, вырытого за пятьдесят метров от дома. Подле дома коровники, сараи для птиц. И ветхий нужник.
Спрятать ребёнка в любом из сараев вполне реально. Но у меня не было уверенности, что он именно здесь. Разглядев в песке неподалёку кузов машинки сына, я поняла, что мне нужно искать его чуть дальше вперёд по дороге, в следующей части поселения. Туда, где стояло несколько одноэтажных деревенских домов.
Сделав несколько шагов в нужном направлении, я остановилась. Вид веранды дома, мимо которой нужно было пройти, чем-то меня привлёк. Поначалу дверь была немного приоткрыта, но при моём приближении её быстро притворили изнутри. Что-то знакомое промелькнуло в просвете меж стеной и полотном двери, и тут же раздался звук смещаемой задвижки. Я точно заметила там, за дверью, что-то знакомое, и не могла списать это на своё крайнее возбуждение. Поэтому остановилась и направилась к веранде.
– Дверь откройте! Я знаю, вы там!
Ответа я не ждала и лишь предупредила:
– Считаю до трёх. Если не откроете, вырву дверь с корнем.
И тут за спиной раздался женский голос:
– Они опять что-то натворили?
– Кто?
– Сыновья. Отца у них нет. Я уж не знаю, что мне с ними делать. И в детской комнате милиции на учёте стоят. И песочат их, и приводы в милицию. Да что толку. Меня не слушают…
– Погодите. Пусть откроют дверь!
– Так она ж открыта.
Выяснилось,что, пока женщина изливала душу, дверь снова оказалась незапертой. Мы зашли на веранду, и я увидела на полу в углу все четыре ёмкости для сбора осадков, украденные из лаборатории.
– Это моё,– указала я в угол.– С Каверинского. Со станции свинтили.
– Да? Они ночью принесли.
– И вы не спросили, откуда?!
– Так они не скажут. Ночевать пришли – и слава Богу!
– Позовите их.
Когда на веранду вышли два парня, я сделала шаг навстречу и с плохо скрываемой ненавистью спросила:
– Где мой сын?
Женщина за моей спиной ойкнула и сползла по стенке на пол.
Я кинулась к ней и, обращаясь к пацанам, потребовала:
– Принесите воды, быстро!
Но те не сдвинулись с места.
Тут же, на веранде, стояло несколько банок с молоком. Пришлось воспользоваться одной из них. Побрызгала женщине на лицо и попыталась напоить её. Та открыла глаза и спросила:
– Заявление в милицию писать будете?
– Пусть скажут, где мой сын.
– В голубятне, – подали голос пацаны.
– Пошли,– приказала я тоном, не сулящим ничего хорошего.
Когда отворили дверь голубятни, я увидела, что мой милый ребёнок жив и здоров. И даже не заплакан. Виновато взглянув в мои измученные его поисками глаза, сказал:
– Знаешь, я руля пожалел. Те детальки кидал на дорогу, чтобы ты меня нашла. Как Гензель и Гретель. А руль пожалел. Он маленький, ты б его всё равно не рассмотрела на дороге.
– Рассмотрела бы, поверь!
Гремя вёдрами и кастрюлями, мы возвращались к себе домой. На наш Каверинский кордон. По дороге сын рассказал о том, что ночью, когда выходил во двор «подышать свежим воздухом», видел, как пацаны крадут лабораторное имущество. Он окликнул ребят и потребовал вернуть вещи на место. И они пообещали сделать это. Услышал, что площадки для сборников гремят, думал, что поставили всё, как было. А они, наверное, постучали по ним кастрюлями и всё.