– Так где всё же деньги? – неприятный голос начальника охраны прервал мои воспоминания.
– В Швейцарском банке, – устало пошутила я. – О чём вы, милейший?
Тут в разговор вмешался милиционер, доселе молча наблюдавший за происходящим:
– Неужели вы не видите, что эти люди беднее церковной мыши? У них даже красть нечего. Не понимаю, зачем им замки на дверях.
– Да это чтобы мыши не сбежали. Насильно держим! – поддержал разговор муж.
Во всей этой истории мне не нравилось два обстоятельства. Первое – что нас оклеветали и второе – что клевете поверили и, что называется, «дали ход».
– Так, нам здесь делать нечего, – сказал милиционер. – Собирайтесь, – обратился он к своим помощникам. – Заявление писать будете? – поинтересовался уже у меня.
– Какое?
– Вас оболгали. Имеете право.
– У нас нет лишнего времени на разбирательства с подлыми людьми, – ответила я. И посмотрела, не скрывая осуждения, на одного из понятых – лысого усатого трепача – и на начальника охраны заповедника.
– И думаю – нет, уверена, что нас не устроит любая компенсация, предложенная судом. Ну не на дуэль же мне их вызывать, в самом деле. Дело чести вне компетенции суда. А у этих людей её нет, как нет и совести.
Я вздохнула и попросила:
– Ушли бы вы все отсюда к чёртовой бабушке, а?
Милицейский чин кивнул согласно, махнул рукой, приказывая всем покинуть наш дом. Выходя последним, он шепнул тихо:
– Вечером заеду.
Я удивлённо приподняла брови, поджала было недовольно губы, а потом кивнула в ответ – мол, всё равно.
Мы недолго провозились с уборкой. Пододвинули кресла к нашему круглому столу, прибрали постель, расставили посуду. Хуже всего дело обстояло с книгами.
Нарочно наши недавние посетители их не портили, но, вывалив скопом на пол, повредили переплёты некоторых томов. Короленко, Туренев. Было обидно. Особенно Тургенева было жаль. Книжечки тоненькие, середины прошлого века. С нежными рисунками на титульном листе. Тургеневские барышни под летними зонтами.
Лишь только стемнело, с улицы послышался звук мотора милицейского УАЗика. Сын выглянул в окно и, сурово насупившись, произнёс:
– Милицейские опять приехали.
– Как и обещали, – отозвалась я.
В дверь постучались, и давешний капитан милиции вошёл в кухню. В его руке был портфель.
Ну, думаю, опять начнёт вопросы задавать или просить, чтобы мы написали заявление.
– Проходите, присаживайтесь. Могу предложить чай.
– Да нет, спасибо, я по делу. Мои не попортили тут у вас ничего?
– Почти. Переплёты некоторых книг. А в целом – всё, как обычно… наверное.
– У меня есть переплётчик знакомый, могу помочь. Бесплатно!
– Нет, не надо. Мы сами.
– Ладно. Ясно.
Милиционер нервно мял ручку своего портфеля. Он пришёл явно не затем, чтобы спросить про последствия утреннего обыска.
– Что вы мнётесь, капитан? Не темните, говорите, что вам нужно?
– А вы меня не узнаёте?
– Это важно?
– Я у вас плавал.
– Гм. Смешно. Это было, вероятно, давно. В прошлой жизни.
– Правда, смешно.
– Так зачем вы пришли? Хотели сообщить об этом. Мне не до воспоминаний, как видите.
– Я как увидел утром разнарядку, фамилию вашу узнал. Хотел отказаться, а потом подумал, что это шанс.
– Да что ж такое-то, а? Да говорите уж, зачем пожаловали, хватит себя мучить. Я не зверь какой-нибудь. Не укушу.
– Ладно…
Мужчина резко выдохнул и, чуть прикрыв глаза, скороговоркой произнёс:
– Я хочу попросить у вас прощения и вернуть вам вот это.
Он открыл свой портфель и достал из него часы с крупным голубым циферблатом.
– Узнаёте?
– Да, узнаю. Мне папа их подарил. На двадцать один год. Специально заказывал под цвет глаз. Пошла на тренировку. В тот день пришло много новичков. Не хотела поцарапать подарок и оставила часы в раздевалке. Ребята пришли такие разные, интересные. Каждый со своим характером. А одному стало плохо, что ли, он отпросился. Больше я его не видела, адрес записать тоже не успела. И часов не оказалось на одежде. Пропали. Расстроилась очень, и родители обиделись.
– Это я их тогда. Взял.
– Возвращаешь?
– Да.
– Поздно. Оставь себе. Как напоминание.
– Но это же не мои!
– Хорошо, что ты сейчас это понимаешь. Ты украл у меня радость. И её уже не вернуть.