Выбрать главу

Пора на службу возвращаться. Личный бизнес – норма до тех пор, пока он государственному делу не помеха. Клячин – человек серьезный, и не какой-то Корнелии путаться у него под ногами. Он за детей платит, это святое, а этой выдре он денег в руки не даст никогда, та еще транжира. Да и с какой стати содержать бывшую жену, прошли те времена. Звякнул айфон: «У входа»… Ага, детей уже отвезли на Рубль, по дороге на службу надо еще какую-то гадость выдре бросить.

Любимым клячинским развлечением было не давать Корнелии разрешение на выезд за границу с детьми. Пару раз отпуск так и сорвался, а Клячин с удовольствием выслушивал истерики своей бывшей. Часто это гребаное разрешение охранник подвозил в аэропорт в последнюю минуту. Это Кафка – ехать раз за разом в Шереметьево, не зная, смогут ли они вылететь. «Зато вырабатывает стрессоустойчивость», – повторяла Куки. Надо бы подключить какие-то большие силы, чтобы Клячину доходчиво объяснили, как себя вести. Решаемый вопрос, надо только сосредоточиться. Вся беда, что как раз-то сосредоточиться никак не получалось.

«Няни нет, одна кручусь, я ж мать-перемать», – строчила она Наташе Поленовой, при этом внимательно слушая нового клиента, могула бюджетных строек Москвы. Вслед за этим пришлось отбить звонок Самойлова, — «На встрече, позже», – что за привычка названивать, будто написать сложно.

Если бы Корнелии сказали, что писать ей бессмысленно, она бы возмутилась, хотя писать ей было – все равно, что записки в бутылках по океану пускать в надежде на чудо. Корнелия жила в уверенности, что она вовремя всем отвечает, просто сообщений такой ворох, что можно что-то и упустить. Никто ж не дает сосредоточиться. Телефон надо отключить, а еще лучше потерять, мысль, кстати… Правда, один раз она его уже теряла… Так жизнь остановилась – пришлось, все бросив, два дня покупать и настраивать новый. А потом неделю всем писать, почему остановилась жизнь.

Сейчас сосредоточиться не давал Самойлов. Его звонки и тексты заполняли телефон, правда, Куки не приходило в голову, что, если бы она на каждый месседж Матвея не отвечала тремя своими, переписки было бы втрое меньше, а времени – вдвое больше. Когда влюблен, не считаешь не только деньги, но и время. А их роман был в той поре, когда клинит разум, хочется встречаться каждую минуту, не хочется расставаться и всегда хочется секса и заветных слов. При всей безудержной потребности рассказывать всем обо всем – нужном и важном, совсем ненужном и неважном – Корнелия никого не пускала в душу. Но влюбилась в Матвея она крепко.

Матвей был не менее безбашенным. Куки хоть дети тормозили, а у Самойлова сыновья уже были взрослые, а жена тихо сидела в Лондоне в компании таких же русских жен, чьи мужья не жалели денег на то, чтоб жены не путались под ногами. Матвей лихо зарабатывал и лихо просаживал бабки, то открывал новую компанию, то закрывал, летел то в Лондон, то на Мальту, то за каким-то лешим в Колумбию. Успевал за день кинуть полдюжины постов в фейсбук, вел канал в телеграме, раздавал налево и направо интервью, крепя свой образ крупного бизнесмена. Жизнь свела двоих совершенно безбашенных людей, и с каждым месяцем они все крепче прирастали друг к другу.

Глава 3. Отдельное явление

«Вышли класскласс _эмодзи_радуга».

«В такси уже жжом жжом

_эмодзи_костер_и_костер».

«Жду на балконе, вино во льду.Зоя с Мишей на подлете_эмодзи_самолетик».

Всем понятный язык: по осени в Тель-Авив слетаются птицы. Зоя с Мишей – это дежурное блюдо, а Корнелия с Матвеем – подарок. Конечно, они будут жить у Маруси, как иначе? Куки – больше, чем подруга, она родня, Жукова всю жизнь ей будет благодарна…

Маруся не любила свой паспорт. Не за то, что он российский, а за то, что в нем стоит год рождения. Она уже пятый год праздновала свои сорок пять, делая ставку на грацию тела и молодость души. Не любила она паспорт и за имя Мария, само по себе достойное и сильное, ей под стать, но всех же вечно приходится одергивать: «Я вам не Машка». Звать ее надо было Марусей, можно Маней – особенно теперь, когда она поселилась в Тель-Авиве. А Машка – это непристойность, в ответ на которую она могла и вспылить. Поэтому в глаза ее называли Маруся, а за глаза – просто Жукова или Жучка. Не в том смысле, что шавка, а потому что жучи́ла.

В Штатах, которые так интересовали Наташу Поленову, Жукова работала в банке, в Вашингтон переехала и семья – кроме Ванечки, еще мама и сын, тогда кроха, а теперь красавец-парень двадцати восьми лет, правда, в рассказах Маруси ему уже который год было двадцать два… Через четыре года вернулась в Москву, взлетев в руководство одного из крупнейших банков. Там за пару лет со всеми разругалась, и ее сплавили – типа в ссылку, зато в Лондон, куда эгоист Ванечка так и не переехал. После Лондона работать на дядю надоело, Жуковой захотелось творчества. Взялась скупать убитые квартиры в prime-locations, которые перекраивала, отделывала и продавала с таким наваром, что никому не рассказывала. Чтоб не обзавидовались. Рядом с этой темой – сделки резидентов разных юрисдикций, стало быть, людям нужно помочь деньги куда-то переправить, подсказать насчет контрактов, налогов и прочих деликатных материй. А где контракты и налоги, там и офшоры, и схемы… Консультант – это вообще ни о чем, лайфкоуч – другое дело. Или совсем хайпово – фиксер, если кто понимает. А кто не знает, пусть у Google спросит. Жизнь на две-три страны – то Москва, то Берлин, то Штаты – вполне устраивала, пока лафа не кончилась. Как нетрудно догадаться, после крымнаша и вместе с санкциями.