Он лег в камеру, закрыл глаза и отдался забвению.
На сей раз во время пробуждения ему привиделся огонь, а за языками пламени — лицо Эллы. Она смотрела на Беннетта и звала его. Беннетт протянул руки к ее иллюзорным пальчикам, но как только он до нее дотянулся, Элла отдалилась и исчезла, грустно улыбнувшись ему.
Беннетт проснулся весь в поту, слыша ее голос, зовущий его но имени. Он резко поднял голову и сед на край камеры, массируя руки, чтобы вернуть им чувствительность. Через несколько минут образы в его мозгу растаяли, словно их вне было. С каждой секундой ему становилось все труднее вызвать их в памяти. Он пошел в душ со смутным ощущением потери, гнездящемся где-то в глубинах подсознания.
Умывшись, Беннетт пошел в кабину управления. Он знал, что застанет там Тен Ли, и решил не уклоняться от встречи. Нотам был только Маккендрик, лежащий в инженерском кресле. Магнат выглядел изможденным; казалось, несколько месяцев в криогенной камере состарили его, хотя Беннетт прекрасно знал, что Маккендрик не постарел за время полета ни на секунду.
— Где Тен? — спросил Беннетт.
— У себя в каюте.
Маккендрик поднял спинку кресла в сидячее положение. Беннетт присел на краешек кресла.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Маккендрик. Беннетт покачал головой:
— Я и не думал, что анабиоз отнимает столько сил. У меня такое чувство, будто я перенес сложную операцию.
— То, что, произошло с нами, почище всякой операции, Джош. Нас заморозили, в нас несколько месяцев поддерживали жизнь сложные системы, а потом нас оживили. Неудивительно, что мы чувствуем себя куском дерьма.
Беннетт улыбнулся:
— А ты как?
— Жить буду. — Маккендрик посмотрел на него и рассмеялся. — По крайней мере еще немного.
Беннетт заметил, что Маккендрик держит в руках фотографию. Старик молча смотрел на нее, когда Беннетт вошел. Маккендрик протянул ему снимок. На фотографии была жена Маккендрика Нахид, сидящая на пороге большого колониального дома и улыбающаяся в камеру.
— Я тоскую по ней, Беннетт, несмотря на то, что прошло уже двенадцать лет. Когда нам сказали, что сделать ничего невозможно, я вложил деньги в разработку криогенных камер, которые могли бы спасти людям жизнь. Я хотел, чтобы больных можно было заморозить на неопределенный срок, пока не будет найдено лекарство от их недуга. Но это, естественно, оказалось утопией, хотя мои ученые немного раздвинули временные границы. Теперь в межзвездных полетах можно находиться в состоянии анабиоза целый год, прежде чём живые ткани начнут деградировать. Двенадцать лет назад замораживали только на шесть месяцев — но это слишком маленькое достижение, и оно не смогло помочь Нахид и миллионам других больных.
— Вы так больше и не женились?
— Я был слишком занят, Беннетт. С головой погрузился в работу — и больше не встретил такую женщину. Никто не мог заменить Нахид. Наверное, мне не надо было сравнивать, но…
— Нельзя цепляться за прошлое, Мак, — неожиданно для самого себя выпалил Беннетт.
— Пожалуй, ты прав, но порой это единственное, за что можно уцепиться. Сита, моя дочь…
Беннетт посмотрел на старика. Он залез в нагрудный карман летного костюма и протянул Беннетту фотографию молодой женщины, как видно, Ситы, очень похожей на свою мать.
Беннетт вспомнил, что Маккендрик как-то сказал, что больше не видится с дочерью.
— Я говорю так потому, что иногда в прошлом случаются события, которые очень трудно понять ив которые невозможно поверить. Тебе все время хочется, чтобы все было иначе. И ты цепляешься за прошлое, которое было до этих событий.
Беннетт помолчал, не желая принуждать старика говорить о том, что так сильно мучило его. Он сочувственно посмотрел на Маккендрика и отдал ему снимок.
Магнат улыбнулся:
— Это не настоящая фотография, Беннетт. Она создана компьютере по снимку Ситы в возрасте девяти лет. Сейчас она должна выглядеть примерно так.
— Вы хотите сказать, ваша дочь умерла? — выдавил Беннетт.
«Зачем Маккендрик хранит компьютерные изображения Ситы? — подумал он. — Хотя что тут непонятного? Затем же, зачем я общался с голограммой Эллы…»
Маккендрик покачал головой:
— Это было тринадцать лет назад, за год до кончины Нахид. Я вкалывал в Калькутте как одержимый, с утра до ночи. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что забросил Ситу. Я почти не видел ее в это время. За ней присматривала няня. Ей было тогда всего десять лет.
Маккендрик помолчал, глядя через иллюминатор в мерцающую космическую пустоту.
— Я был на работе, когда грабители вломились к нам в дом. Сита была у себя в комнате, а ее няня спала в другой части дома. — Он снова помолчал. — Они взяли кое-что из моего сейфа. Как потом оказалось, ничего ценного. Самый короткий путь в мой кабинет проходил через спальню Ситы. Грабители разбили на первом этаже окно в ее спальне. Мы так точно и не узнали, что случилось… Когда я утром вернулся домой, то увидел, что сейф открыт, а Ситы нет. Я… Я не мог этого пережить, Джош. Я думал только о своей дочери. Я вбежал к ней в спальню…
Там застал явные следы борьбы. Вещи разбросаны по всей комнате. Но пятен крови не было, и мы подумали, что грабители забрали ее с собой, чтобы она не смогла ил опознать. Может, они не убили ее, а просто похитили? Но выкупа никто не требовал, и мы решили, что эти сволочи все-таки убили ее и выбросили труп в реку. Это было кошмарное время, Беннетт. Мне в голову лезли самые черные мысли: что грабители продали Ситу хирургам для медицинских экспериментов или в качестве донора органов тела… Или не врачам, а какие-то другим подонкам. А потом, примерно через месяц, начали поступать сообщения о том, что люди видели девочку, похожую по описанию на Ситу. У меня появилась надежда. Я вдруг поверил, что она жива и живет где-то на улице, не в силах найти дорогу домой. Я думая: может, она потеряла память? — Он покачал головой. — Это было тринадцать лет назад. Неизвестность — ужасная штука. Я постоянно обновляю изображения Ситы в надежде, что когда-нибудь…
Он сунул фотографию обратно в карман.
— Мы живем надеждой, Беннетт, и я не знаю, хорошо это или нет. Возможно, мне давным-давно надо было смириться с худшим и постараться все забыть.
Настала тягостная тишина. Беннетт хотел что-нибудь сказать, найти слова утешения, но вместо этого просто некстати кивнул.
В коридоре послышались шаги. В кабину управления вошла Тен Ли.
— Через час мы выходим в обычное пространство, — сказала она. — Проверишь вместе со мной системы, Джошуа?
Беннетт снова кивнул, благодарный ей за то, что Тен Ли не упомянула об ИЛГ. Ему нужно было как следует обдумать ее слова.
Он пошел к своему пилотскому креслу, пристегнулся и на целый час погрузился в обычную проверку, чувствуя необычное нервное напряжение. Скоро, через несколько минут, он впервые увидит свет чужого солнца.
Тен Ли кивнула ему:
— Все правильно, Джошуа. Через две минуты начинается отсчет — и переход.
Беннетт оторвал взгляд от панели управления и уставился в иллюминатор, чтобы не пропустить момент, когда там появится звездная система.
— Одна минута… Казалось, вокруг звездолета сгустилась пустота. Звезды больше не неслись навстречу ярким потоком. Пространство застыло, превратившись в статичный кусок серого мрамора.
— Три… два… один. Корабль совершил переход.
Пустота сменилась обычным космическим пейзажем: скопления далёких звезд, солнце посреди иллюминатора — а на орбитах вокруг него планеты, уменьшающиеся в перспективе. Звездолет летел под углом в десять градусов к плоскости эклиптики, и звук ионного двигателя показался Беннетту взрывом после тихого полета в подпространстве.
Беннетт перевел «кобру» на программную систему, написанную Маккендриком для подхода к Полутьме, и звездолет рванул вперед.
— Мы будем там через четыре минуты и двадцать секунд, — сказала Тен Ли.