Ему стало стыдно — и в то же время он испугался того, что она, быть может, говорит правду. Несколько дней он молчал, а потом послал ей сообщение с извинениями, обозвал себя круглым дураком и поинтересовался, не могли бы они встретиться и где-нибудь поужинать.
Но все уже было не так, как прежде. Похоже, то, что он признал свою вину, дало Джулии право язвительно высмеивать его недостатки и подчеркивать, что психологически он не что иное, как типичный пример избалованного ребенка. Он все недоумевал, почему терпит такое обращение. Из-за страха потерять ее? Пусть даже она терпеть его не может — это все-таки лучше, чем быть одному.
Он провел ладонью по лицу Джулии, и ее улыбка сразу ожила.
— Джош! Я звоню в воскресенье. Ты должен вернуться во вторник, да?
Она отошла от экрана и тронула пальцами горло. Этот жест, как он знал по опыту, означал, что она раздумывает, что сказать дальше. Джулия сидела в своей гостиной, окруженная свисающими корзинами с цветами. Оттуда она смотрела на экран, как бы желая отстраниться от того, что скажет дальше.
— Джош! Я в последнее время много и серьезно думала о своей жизни… О том, на каком я свете… — Это было типично для Джулии, с ее вымученными словесными околичностями и болезненным самоанализом. — Я думала о нас, Джош. Знаешь… Мы могли бы пообедать вместе, когда ты вернешься во вторник… Скажем, в час в «Новой Луне»? Позвони мне, если не сможешь, ладно? — Она печально улыбнулась напоследок. — Пока, Джош.
Ее образ застыл и растаял. Джош сидел, глядя на опустевшую четверть экрана, потягивая пиво и пытаясь понять свою реакцию на то, что сказала Джулия.
Все кончено. Он уже несколько месяцев знал, что так будет. Правда, он не думал, что именно Джулия прекратят их отношения, а сам он не решался этого сделать, поскольку в те короткие периоды; когда он был на Земле, ему доставляло удовольствие ее общество. Он искренне привязан к ней. Но… Как это Джулия говорила об «искренней привязанности» мужчины? «Это не более чем эвфемизм. А на самом деле значит: Ты сойдешь, пока я не найду себе что-нибудь получше».
Беннетт допил пиво. Он встретится с ней сегодня в ресторане, поболтает о старых добрых временах, согласится, что их отношения зашли в тупик, — и они расстанутся, как цивилизованные люди. Он только молился про себя, чтобы Джулия не закатила сцену, обвиняя его в там, что он холодный, бесчувственный подонок, как она уже не раз делала в прошлом.
Он коснулся другой четверти экрана, активизировав лицо хорошо одетого незнакомца. Мужчина сидел, примостившись боком на столе, словно капитан, произносящий зажигательную речь перед командой матросов.
— Джошуа Беннетт? Простите, что звоню в ваше отсутствие. Я доктор Сэмюэлс, консультант по гериатрии Оазисного медицинского. Центра в Мохаве. Ваш отец находится на моем попечении. Насколько я знаю, вы возвращаетесь двадцать второго. Свяжитесь, пожалуйста, с моим секретарем и договоритесь о встрече на этот или другой удобный для вас день. Доктор Сэмюэлс сделал паузу, и Беннетт с нетерпеж нием ждал, что же он скажет дальше.
— Мистер Беннетт! Ваш отец попросил об эвтаназии. Как его врач, я должен принять решение, и я хотел узнать, как вы, его ближайший родственник, отнесетесь к этому. Поэтому я буду вам признателен, если вы свяжетесь со мной как можно скорее. Благодарю вас, мистер Беннетт.
Эвтаназия… Беннетт никогда не думал, что до этого дойдет. Хотя что именно так его шокирует: неизбежность кончины отца или выбранный им способ? Беннетт всегда думал, что отец умрет в его отсутствие. Он смирился с этим фактом и Представлял, как мало он будет опечален. Но эвтаназия… В сущности, в шок его привел тот факт, что выбор отца втягивает его, Беннетта, в процесс ухода. Ему придется увидеться с отцом в последний раз, обсудить с ним причины, выразить сочувствие человеку, которого он никогда не любил.
Он в очередной раз выругал отца за то, что тот обзавелся семьей в таком преклонном возрасте. Черт возьми, подумал он, а ведь порой мы все-таки чувствовали друг к другу какую-то привязанность. И в конце концов, он был моим отцом… Вернее, не был, а есть.
Беннетт знал, что сказала бы Джулия о такой привязанности.
Он рывком встал из вращающегося кресла и шагнул на веранду. Над пустыней разгорелся рассвет, превратив небо на востоке в раскаленный, с голубоватым оттенком алюминий и смывая ночные звезды над головой. Беннетт выспался на корабле и перекусил перед посадкой. Он не мог теперь заснуть, особенно после сообщения доктора Сэмюэлса.
Поддавшись порыву чувств, он сбежал с веранды в сад, сел в машину и поехал прочь от купола по ухабистой дороге, мимо стоящих на страже кактусов, похожих на гигантские канделябры. Через пятнадцать минут он увидел вдали, справа от дороги, пологий купол. Беннетт проехал мимо разросшегося запущенного сада. Вид опустевшего купола вызвал целый ворох непрошеных воспоминаний.
Он вышел из машины и пошел к дому по заросшей мхом тропинке, раздвигая в стороны папоротники, и пальмовые листья. Освещенный зарей купол казался заброшенным жилищем на чужой планете. Семена растений занесло на крышу, и макушка купола обросла буйными побегами, став похожей на влажный дендрарий. Купол пустовал уже год — после того, как отец Беннетта лег в больницу. Беннетт вырос здесь со своей строгой и набожной матерью, часто отсутствовавшим отцом и Эллой.
Он обошел вокруг купола и вошел в закрытый садик позади дома, чувствуя, как гулко бьется сердце.
Его отношения с Эллой не были похожи на обычные отношения старшего брата и младшей сестры, в которых, как правило, есть элемент враждебности. Лишенные любви престарелых родителей, они искали в обществе друг друга поддержки и защиты. Сестра была на пять дет младше Беннетта, но по уму была ему ровней. Как старшему, чем более мальчику, ему часто попадало от скорой на расправу матери, но, не в пример другим младшим сестрам, которые только позлорадствовали бы, Элла изо всех сил старалась его утешить. Его боль она понимала скорее как старшая сестра.
А потом, в возрасте десяти дет, она заболела. Она подолгу лежала в больницах, но Беннетту никогда не говорили, насколько серьезно она больна. Он видел, как Элла тает, но толком не понимал, что с ней происходит. И лишь за день до того, как Эллу должны были привезти домой в последний раз, отец отвел его в сторону и заявил с прямотой, которая показалась ему тогда жестокой — хотя позже он понял, что это было просто неумение выражать свои чувства, — что Элла умирает.
— Боюсь, она очень больна, Джошуа. Врачи сказали, что у нас нет надежды.
Беннетт всегда считал, что сестра поправится. Мысль о том, что Элла скоро умрет, вызвала у него приступ неверия, а потом — ярости.
Два дня спустя Элла умерла. Беннетт с родителями стояли у ее постели, и после ее смерти, в которую он не мог поверить, что-то из души у Беннетта ушло, оставив ужасную и невосполнимую пустоту.
Через неделю после похорон его отец прекратил читать видеолекции. Беннетт, как мог, старался избегать родителей с тех пор, как Элла умерла. Он был не в силах побороть обиду из-за того, что его так долго держали в неведении, и не хотел видеть в своей скорби отражение их горя. А потом отец сказал:
— Мы решили воздвигнуть Элле мемориал, Джошуа. В саду, где вы вместе играли.
И он рассказал сыну, каким будет этот мемориал.
Беннетт долго не ходил в тот сад после смерти Эллы. Он не хотел, чтобы ему напоминали о его потере. Мемориал казался ему убогой пародией на сестру, которая была так полна жизни. Позже он не раз задавался вопросом, почему такие верующие христиане, как его родители, решились воздвигнуть этот безвкусный памятник, и, наконец, понял, что для них это просто способ справиться с горем, таким же настоящим и мучительным, как его собственное.
Примерно через год после ее кончины Джош осознал, что не может больше вызвать в памяти голос Эллы. Он забыл звук ее доверительных признаний, ее веселой болтовни, и это ужаснуло его. Как-то днем, убедившись, что родителей нет в куполе, он с трепетом и любопытством вошёл в закрытый садик.