Это даже неплохо.
— Милая, а зачем нам дети? Я думаю, что это мы сможем обсудить уже после, — рычит он, а я часто моргаю, пытаясь понять, о чем говорит Самсон.
После?
Я приподнимаю голову, рассматривая спину Самсона уже в приличную щель, а Самсон будто с силой растерял последние мозги, потому что и этого не замечает.
— Бункер, — вновь шепчу я и дергаю рукой сильнее.
Веревка врезается в кожу, но наконец продвигается немного по кисти. От радости перехватывает дыхание, но я заставляю себя дышать ровно. Еще не хватало, провалиться на такой глупости. Древний вампир способен по дыханию понять, что идет не так. Даже если учитывать, что он растерял силы, так рисковать единственным шансом было нельзя. Методично двигая кистью, я продолжаю сверлить взглядом спину Самсона.
Видимо, что-то случилось с ним самим, раз древний старается не поворачиваться ко мне лицом. Внешность Александра Мартинаса скорее всего сильно изменилась из-за обжигающей постоянно изнутри 47-й. Вряд ли, раны затянулись полностью, как и мои. Поэтому он старается не поворачиваться и завязал глаза?
— Попытка показать, что я лишь пища? Что это? — выкашливаю я, снова прокручивая запястье.
Ворс уже не впивается в кожу. Веревка практически скользит по ней.
— А кто ты, детка? Просто еще один глупый маленький кролик, что почему-то решил, что способен понять то, что происходит в голове высшего существа. Ты никогда не поймешь этого, — смех Самсона отражается от стен, — наши инстинкты слишком далеки от твоих. Пища, плоть, красивая картинка — все, детка. Это все, что ты есть. А с этой отравой внутри, в грязном бункере, ты — только плоть.
Я не успеваю над этим подумать, потому что сейчас Мартинас вновь поворачивается ко мне спиной, а растянутая веревка послушно скользит по запястью. Осторожно освободив правую руку, я стягиваю повязку и, крепче перехватив жгут, из последних сил тяну за него. Крюк вырывается из потолка, обдавая меня пылью. Не удержавшись на ослабевших ногах, я падаю, врезаясь ноющим боком в землю, а вампир резко разворачивается, сжимая в руке нож. Я старательно прижимаю освобожденную руку к связанной, надеясь, что в тусклом свете лампочки и пятнах крови вампир сразу и не поймет, что мне удалось немного освободиться.
Боль сковывает ребра, вынуждая дышать медленно и неглубоко.
— А я все ждал, когда же крюк не выдержит.
— Мог бы подготовиться получше, — шепчу я, не уверенная, что он слышит, — твою мать.
И в этот момент Самсон делает это. Он садится на корточки, подаваясь всем телом вперед, на расстоянии вытянутой руки.
Похоже, молитвы баб Клавы все же работают, потому что иначе, как вмешательством высших сил, такую глупость древнего вампира просто нельзя было объяснить. Перехватив крюк и набрав побольше воздуха, я вскидываю руку вперед. Металлический острый конец послушно входит в глаз вампира, но я не вижу всего до конца. Измученное тело от внезапной нагрузки разливается болью, и я прижимаюсь к земле.
Все, что успеваю понять — недостаточно глубоко. Самсон успел отклониться и сейчас с криком пытается выдрать не достигший мозга крюк. Растянутая между нами веревка мешает ему, но я понимаю, что это ненадолго.
Только сейчас я замечаю, что ножа в руках у Самсона больше нет. Не сводя взгляд с вампира, я шарю рукой вокруг, пытаясь разглядеть блеск металлического лезвия. Боль наконец уступает инстинкту самосохранения, позволяя сосредоточиться на этом действии. Когда пальцы касаются металлу, мне кажется, что я сплю.
Моя ошибка. Нога Самсона прижимает мою руку к земле, заставляя пальцы разжаться. Я вскрикиваю, прикусывая язык. Вампир смотрит на меня торжествующе, а я тяну за веревку, перехватывая освободившийся крюк, и целюсь им в пах Самсона. Но движение не остается незамеченным, и вампир уворачивается. Силы удара недостаточно. Металл просто скользит по брючине Самсона, а моя рука вновь ослабевает и падает на землю.
— А теперь продолжим, — Самсон наклоняется ко мне, хватая за плечи, — неплохая разминка, детка. Ты, кажется, это хотела увидеть?
Удар лезвия пронзает бок, а из горла вырывается крик. Живот горит, распространяя жар по всему телу. Агония охватывает меня, и я падаю на землю, сжимаясь калачиком. Горячая кровь тут же пропитывает одежду, окрашивая ладони в новый, густой красный цвет.
— Сей… — хриплю я, уже сама не разбирая своих слов.