Странный вывод того, кто четыреста лет не может отпустить другого.
— Я должен был успеть, Сим.
Горячие слезы обжигают глаза и лицо. Чужая самонадеянность. Вампир никогда не поймет человека. Вот когда человек может стать целью. Господи, я так боялась вампирской ненависти.
А оказалось, что нужно бояться любви.
— Пока ты не знала — было проще, — говорит вампир, сверля взглядом стену над моей головой.
— Этим мы и отличаемся, — я киваю, не отвлекаясь от мыслей, — нормальный человек не смог бы спокойно жить с этим. У нас даже целая религия на этом основаны. Расскажи о грехах, облегчи душу. Видимо, у вампиров ее просто нет.
Вампир срывается с места слишком быстро. Я успеваю лишь дернуться в сторону, как ледяные пальцы впиваются в мое плечо, пригвождая к стене. Спина тут же отзывается острой болью, заставляя зашипеть. Вскинув руку вперед, я рефлекторно целюсь в глаз вампира, но удар тут же оказывается перехвачен. Вагнер блокирует каждое мое движение, вынуждая мозг биться в панике.
«Я не вступаю в бой, который проиграю».
— Какого черта, — хриплю я, вновь пытаясь вырваться, как замираю от ледяного прикосновения к лицу.
Вагнер прижимается лбом к моему виску. Я не чувствую его дыхания, а по коже расползается липкий противный страх.
— Сила — единственный выход? — хрипло шепчет Вагнер, а я вздрагиваю от нежного скольжения по коже шеи.
Лучше бы он меня ударил. Мамочки, неужели это случится снова. Колени подкашиваются, а я не сползаю вниз лишь из-за того, как крепко держит меня вампир. Почему мы снова наедине? Недавний ужас из бункера кадрами мелькает перед глазами, а меня передергивает. Ничего я не могу против него. Абсолютно ничего.
Если кто-то когда-то мне скажет, что ощущать полную беспомощность перед насильником возбуждает — я плюну ему в лицо. Нет, лучше сразу сверну шею. Потому что когда губы Вагнера скользят по скуле, я нахожусь на грани реальности.
— Если в тебе есть хоть что-то человеческое, что-то хорошее, — всхлипываю я и цепляюсь за удерживающую меня руку Вагнера, — хотя бы капля — ты отпустишь меня сейчас и исчезнешь, когда все закончится.
Озноб заставляет дрожать, и я не замечаю, что Вагнер держит уже не так крепко. По крайней мере, не причиняя боли. Только мне уже все равно. Я хочу расквитаться со всем этим как можно скорее и просто остаться одна. Жаль, что дядя ушел так быстро.
— Ты же хотела меня убить, schatz. Что изменилось?
Я не понимаю его интонаций. Мне тесно, горячо и холодно одновременно. Его вокруг так много, что, кажется, возле этой стены остался только он, полностью уничтожив меня. Тошнота подкатывает к горлу, а я судорожно хватаю ртом воздух. Он же видит это. Понимает, что делает мне хуже, но не перестает. Где были мои глаза раньше?
Внезапная мысль проскальзывает сквозь панику, а я хватаю вампира за руку, до хруста в пальцах сжимая ее.
— Подожди, — я хмурюсь, пытаясь понять, что секунду назад пришло мне в голову.
Останусь одна. Что не так в этой мысли? От догадки распахиваю глаза, невидящим взглядом уставившись в одну точку.
— Дай телефон, — не слыша собственного голоса, я пытаюсь не сойти с ума в эту секунду, — Вагнер, пожалуйста, быстрее.
Вагнер делает шаг назад и тут же протягивает аппарат. Сейчас мне не до него.
Самсон уничтожает все, что мне дорого. Всех. А… откуда он знает, кто это? Почему он понимает, кто из жителей окраины прикипел ко мне? Запал в душу. Пальцы трясутся, но первый вздох облегчения вырывается, когда я вижу надпись «в сети» напротив ника Дашки. Быстро набиваю сообщение и отправляю, не тратя больше времени.
«Только мы с тобой вдвоем остались».
Он не мог изучить все за три дня. Да и за неделю не мог.
«Уровень внушения: максимально высокий».
Третий гудок болью пронзает мозг, сжимая виски. Я облокачиваюсь на стенку в надежде не потерять опору.
Пожалуйста.
Самсона не было в лесу. Никогда не было.
«Моя еда с собой».
Три года он вместе со мной зализывал раны здесь.
Звонок срывается, а телефон выскальзывает из ослабевших пальцев. Я не буду перезванивать. Уже больше никогда на этот номер.
Дядя отвечает на телефон всегда, даже если сидит в туалете. Работа такая. Каждая секунда может решать чью-то жизнь.
Хотя, может, я больше чувствую, чем понимаю разумом.
Потому что Самсон здесь. Он тот, кому спокойно откроют двери и пригласят в дом. Его знает каждый прохожий и с улыбкой похлопывают по плечу. Он всегда был здесь.