Тогда, в кафе, его охватило нечто вроде паники и под ложечкой противно засосало, потому что ответа не было. Будущее представлялось бесформенной массой, Зак не мог найти ни одной цели, к которой мог бы стремиться, ни одной действительно хорошей идеи, ни одного поступка, который смог бы совершить. И оглядываться в прошлое также не имело смысла. Лучшее, что было в жизни, его самое грандиозное достижение теперь пребывает в сотнях миль от него, в Массачусетсе, возможно, осваивает американский диалект и уже забывает о нем. И когда Зак оглядывался назад, то понимал: все им созданное, оказывается, имело преходящий характер и на глазах превращалось в ничто. Его карьера художника, его брак, его галерея. Он воистину не мог сказать, почему так получилось, – вероятно, имелись признаки надвигающейся катастрофы, на которые он не обратил внимания, или дело было в каком-то фундаментальном изъяне в его подходе к жизни. Он думал, что все делает правильно, считал, что много работает. Но теперь он находился в разводе – совсем как его родители. Его дед с бабкой тоже мечтали о разводе. Тех удержали от этого лишь условности, присущие их поколению. Став свидетелем кровавой битвы, произошедшей, когда расходились его родители, он дал себе слово, что с ним ничего подобного не случится. До свадьбы Зак был уверен, что все сделает правильно, не в пример родителям. Уставившись в пространство, он прокручивал в голове свою прежнюю жизнь, уходя все дальше в прошлое, искал, где и когда мог допустить ошибку.
Солнце садилось за крыши, и тени на полу галереи становились длинней и темней. В разгар дня они отступали. Разливались по узким улочкам, где типичные для Бата фасады из светлого камня высились по краям, словно стены ущелий. В летнюю жару они были блаженным убежищем от палящего солнца, от липких объятий толпы. Теперь же тени казались гнетущими, рождающими дурные предчувствия. Зак прошел к письменному столу и уселся в кресло, вдруг почувствовав себя озябшим и усталым. Он бы без раздумий отдал все, чем владел, тому, кто четко рассказал бы ему, что делать. Ему казалось, что он не сможет просидеть еще один день загнанным, как в ловушку, в тишину галереи, в которой звучали голоса отсутствующей дочери и давно ушедшей жены и в которой не было ни клиентов-художников, ни покупателей. Но едва Зак принял решение ужасно и бесцельно напиться, как с интервалом в пять минут произошли два события. Сначала он обнаружил в каталоге аукциона «Кристи» новый рисунок Чарльза Обри, выставленный на продажу, а затем раздался телефонный звонок.
Он еще просматривал описание рисунка в момент, когда брал телефонную трубку – рассеянно, совсем не помышляя, что звонок может оказаться важным.
– Галерея Гилкриста, – сказал Зак.
– Зак? Это Дэвид. – Краткие слова, сказанные гладким неопознанным голосом.
– О, привет, Дэвид, – ответил Зак, отрывая взгляд от каталога и пытаясь совместить имя и голос.
Внезапно у него возникло назойливое ощущение, что слушать надо внимательно. На другом конце линии кто-то в замешательстве хмыкнул.
– «Дэвид и партнеры», из Хэверли.
– Да, конечно. Как поживаете? – ответил Зак, пожалуй чересчур быстро. От чувства вины стало покалывать в кончиках пальцев, совсем как это было в школьные годы, когда у него спрашивали, почему он не сделал домашнее задание.
– Хорошо, спасибо. Послушайте, я давно не получал от вас вестей. По правде сказать, прошло полтора года. Я помню, вы сказали, что вам нужно дополнительное время, чтобы представить рукопись, мы его вам дали, но настал момент, когда наше издательство начинает сомневаться, появится ли она когда-нибудь на свет…
– Да, я очень сожалею из-за задержки… Я был… Видите ли…
– Зак, вы исследователь. И я хорошо понимаю, что написание книги занимает ровно столько времени, сколько для этого требуется. Причина, по которой я вам звоню, состоит в том, что кое-кто другой пришел к нам и принес заявку на написание книги о Чарльзе Обри…
– Кто?
– Думаю, что поступлю дипломатично, если не открою вам его имени. Но предложение серьезное. Человек предъявил половину рукописи и надеется закончить ее за четыре-пять месяцев. Она придется очень кстати, если учесть намеченную на следующий год выставку в Национальной портретной галерее… [11]Вообще-то, ее организаторы попросили поторопить вас, чтобы вы не слишком расслаблялись. Нам нужно предложить публике большую новую работу об этом художнике, и мы собираемся издать ее следующим летом. Это означает, что ваша рукопись потребуется к январю или самое позднее к февралю. Что скажете?
11