Она спрашивала себя, сколько времени должно пройти до того момента, когда Валентина ее хватится. Конечно, это уже должно произойти. Было примерно два часа, когда мать взглянула на висящие в кухне часы и велела ей не попадаться на глаза. Теперь, верно, стрелки их близились к восьми, потому что солнце стояло низко и выглядело совсем неярким, похожим по цвету на сливочное масло. Валентина, наверное, уже стала беспокоиться, куда подевалась дочь. Ни один из посетителей никогда не оставался у матери надолго – на пару часов, не более того. Веки моевки опускались все ниже и ниже. Димити решила дождаться того момента, когда они закроются окончательно. Однако солнце зашло, похолодало, лежать на камнях было жестко и колко. Поэтому она поднялась на ноги, как могла тихо, – все-таки заставила моевку пронзительно вскрикнуть – и полезла наверх. «Я уже дома!» – сообщила она, влетая в кухню. Димити была готова даже к тому, что мать станет ее ругать, лишь бы оказалось, что она волнуется и хватилась потерявшейся дочери. Но в коттедже было темно, и Валентина крепко спала в кресле, в халате, который, распахнувшись, приоткрывал одну голую ногу. Помада размазалась вокруг рта, рядом стояла пустая бутылка.
Позже, поужинав черствым хлебом и беконом, Димити прокралась за дверь и направилась к дому Кулсонов. Окутанная темнотой, она некоторое время пряталась в кустах черной смородины, вдыхая запах кошачьей мочи и заглядывая в окна с безопасного расстояния. Увидев наконец Уилфа, она помахала ему и жестами попросила выйти, но тот, похоже, ее не видел. Одно за другим окна в доме Уилфа погасли, и ночь объяла Димити – замерзшую и одинокую, как зимнее небо.
3
Зак сидел один у стойки в «Фонаре контрабандиста», темном и притихшем, освещенном только призрачным светом экрана его ноутбука. Пит Мюррей был так добр, что сообщил ему пароль своей сети, и стойка оказалась наилучшим местом, где ловился сигнал. Был час ночи. Эйли обещала к этому времени выйти на связь, чтобы он мог рассказать Элис сказку на ночь. По мере того как утекали минуты, Зак все больше и больше нервничал: к нему возвращался нелепый страх, который люди испытывают перед выходом на сцену. Впервые он ощутил его, когда их малышку только-только привезли из роддома. Тогда ему казалось, что глаза присутствующих устремлены на него и все только и ждут, когда он оплошает. Не имея на руках детской книжки, которая помогла бы ему справиться с сегодняшней задачей, он вдруг осознал, что не знает ни одной истории, которую можно рассказать ребенку. За прошедшие годы он перечитал дочери все ее любимые книжки по множеству раз и думал, что их содержание накрепко запечатлелось в его памяти. Но, видимо, он читал их, находясь в неком мареве скуки: слова входили через глаза, чтобы потом слететь с языка, однако миновали при этом его мозг. Это происходило в ту пору, когда он полагал, что так будет всегда. Ему в голову не приходило, что все может перемениться за одну только ночь и он будет не в состоянии ничего с этим поделать. Прошло семь минут. Он сделал короткий вдох и задержал воздух, внезапно почувствовав себя страшно усталым. Обхватив руками голову, Зак подумал о Димити Хэтчер. Ему представлялось невероятным, что он оказался единственным, кто ее нашел, исследователем творчества Обри. А ведь ему это удалось сделать с первой попытки. Ее воспоминания как раз и станут тем новым углом зрения, которого ему не хватало для книги.
Нарушивший тишину рингтон [29]показался невыносимо громким. Зак нащупал нужную клавишу, и через миг на экране появилась Эйли. Обтягивающие джинсы и приталенная белая блузка, волосы собраны сзади в пышный хвостик. Его бывшая жена выглядела элегантно и была очаровательна. Там, откуда она звонила, еще не зашло солнце. Лучи проникали через окно, рядом с которым она сидела, и бросали на нее золотые блики. Казалось, она находится в другом мире. В маленьком квадратике в углу экрана Зак мог видеть себя – бледный как призрак, с мешками под глазами и дырками у ворота футболки. Вид его вызвал бы смех, если бы не был настолько жалким.
– Зак, как ты там? Ты выглядишь… – проговорила Эйли, принимая чашку с дымящимся напитком из чьей-то руки, мельком оказавшейся в кадре. Значит, Лоуэлл находится вместе с ней в комнате, ожидая, когда она освободится. И слушает. Теперь он не мог остаться наедине с женой даже при разговоре по «Скайпу». С бывшей женой.
– Я в Дорсете, в пабе. Уже час ночи, и день выдался длинный. Как ты? Как там у вас дела?
– О, великолепно. Мы уже начинаем обустраиваться. Элис… ей здесь нравится. Почему ты в Дорсете? В пабе? И в темноте?