езопасной для нее досягаемости. Он чертыхнулся, но лицо удержал. Девушка влезла в фонтан и пробежав по темно-зеленой и серой от грязи и склизких водорослей воде, уселась на хвостовом плавнике рыбьего короля. -Вот бы мне снова ребенком стать!- крикнула она и высунула кончик языка.-Детей любишь? -Я детей не люблю.- сказал он. Перегнувшись через оградку и болтая правой рукой в мутной лужице, что совсем недавно была огромной, рассматривая свое отражение, Эльм понял- все оказалось куда труднее. Отражение грустно улыбнулось ему из замыленных водорослей. -Значит ты злой.- подытожила Анни. -Нет, совсем нет. Просто не понимаю их. -Моя тетя говорит, что все их любят, когда они свои. -У меня своих нет. -Потому что тебе запретили?- съехидничала Анни. -Потому что детей делают не в пробирке.- поморщившись ответил Эльм. -Ничего, наше прекрасное правительство скоро до этого дойдет. Непонятно вот только, зачем тогда нужны будут люди? “Началось.”- тяжко вздохнул Эльм. -Я смотрю, ты вообще власть держащих не любишь. -Все верно.- кивнула девушка.-Иди сюда, зануда. Тут интересно. Что же там интересного, он знать не хотел. Минута за минутой озорная девчонка разбивала его мелкие чаяния. Он не двинулся с места. Анни одиноко сидела, обняв покрытого патиной тритона. -Самой хочется?- подмигнул он. -Мне?- возмутилась Анни и хорошенький носик ее сморщился.-У меня что, дел других нет? Я всегда найду чем руки занять и голову. А они- нет. В том-то и разница. “Все страннее и страннее. Неужели такие бывают? Или это какая-то генетическая ошибка? Разум, неиспорченный предрассудками. Душа, не знающая покоя. И какие-то старые лживые книги. А тебе всего семнадцать лет. В семнадцать я получил платиновую медаль школы. И все равно, мне хотелось смеяться и танцевать.”- подумал он. Не с кем было танцевать- его побаивались и считали занудой. И шутки его находили злыми. И, верно, никому и в голову не приходило, что он тоже хочет веселиться. И что его одиночество это не нормальное, а вынужденное состояние. Последняя его девушка была симпатичным, но абсолютно безмозглым созданием. Обычно ему попадались до некоторой степени умные, но хитрые и расчетливые стервы. Они лгали в глаза, думая что он должен безмерно радоваться присутствию хоть кого-то в своей непростой жизни, а худо-бедно поселившись в уголке его сердца, с молниеносной быстротой начинали обнулять счета. Этого он вынести не мог. Разочаровавшись в женщинах, он вновь погрузился в науку. Анни ему понравилась в первые же минуты- глаза добрые, серые какие-то строгие умненькие блестяшки, лесенкой стриженная темно-каштановая грива, челка закрывает брови, губы капризно поджаты. Вечная спорщица. Девушка-дождь. Но голова работает, и даже есть свое мнение. Сильная девушка. Она сказала:”Я особенная ” и это была сущая правда. -Это не мир, а большой бордель.- заявила она, растирая розовеющие от холода щеки. Анни перебежала к нему и не касаясь, словно избегая его, выбралась из фонтана. Эльм догнал ее неспеша, пока она- дитя свободы- сидела на корточках перед отапливаемой клумбой и шевелила лапкой куцые кустики декоративных цветов. По сравнению с миниатюрным садом Эльма эта клумба выглядела чересчур простой. -Что тебе здесь не нравится? Чисто, безопасно. -Вот-вот. Стимула нет. Многим просто ничего делать не хочется. Зачем стремиться, рассуждает средний человек, если все перед носом поставят, принесут. Недочеловеки, а не люди. -Жестокие слова для семнадцати лет.- заметил он. -Извини, лгать не люблю и не буду.- упрямо сказала она. -А тебе в таком мире плохо? -Мне никак. А вечером- страшно. Для чего я родилась? Страшно прекратить думать, страшно ложиться спать, потому что страшно проснуться все здесь же. Зачем такая вот загнанная в угол, расчерченная и предсказуемая жизнь?- и тряхнула головой. Густая грива упала на лицо- белое, нежное, с розовым пятном острого маленького носа. Это был крик ее души и не иначе. Ему вдруг представилось, как эта худенькая необычная девушка гуляет вечерними улицами, оглядываясь длинными тенями и останавливается чтобы погреться и погаснуть в неживом и желтом свечении уличных огней. Одинокая, но не отягощенная одиночеством. Это ее спасение от доминирующих идей. Он не долго думал над ответом- все верные ответы он давным-давно знал. -Чтобы внести свой вклад в устройство Маноры. Оглядись. Эту дорогу выложили люди. И эти деревья и цветы посадили тоже люди, твои недочеловеки. И кованые фонари- их бы уже давно заменили на современные, но жители любят красивое и правительство пошло им навстречу. Нашлись средства, отыскались образцы. Люди любят Манору и делают все для красоты. Разве тебе не стыдно? Он коснулся белых хризантем и острые как лучики звезд лепестки защекотали живую ладонь. Цветы он любил сильно- вот что пожалуй он не хотел изменить в природе. Цветы радовали, украшали и были беззащитны. Порою ему хотелось чтоб их жизнь не была такой короткой, но этого он изменить не мог. -Это- внешнее. Домики, цветочки, лампочки.Ты меня извини, но ты слеп.- сказала Анни, кутаясь в вечерний ветер. Он пожал плечами и не попрощался. Анни молча ушла домой- сероглазый мятежный дух прошедших столетий. Он не стал ее провожать- слишком много было возражений. Отражение Эльма в мутной воде грустно мигнуло. Он кинул камешек- по воде побежали круги, размывая его двойника. *** Третья встреча повторилась лишь через двенадцать дней. Анни сидела у кухонного окошка и поминутно отодвигала желтую занавеску. Она взволновалась не на шутку, когда он исчез. Прошло так много дней и вечера стали длиннее. Выходить на прогулку уже не хотелось. -Неужели все закончилось?- она обхватила руками голову.-Разве так может быть? Появление его на тупиковой улице, сигнал его аэрокара вызывали радостное волнение и Анни спешила на встречу с ним. Но все вдруг кончилось, неожиданно, быстро, и что-то стало мучать ее. Послеобеденное вечернее сидение затянулось. Все черно-желтые узоры стали ненавистными. А любой звук, любой гудок хоть немного похожий на ожидаемый, заставлял ее вскакивать и отодвигать занавеску. Или опрометью нестись вниз по лестнице, с чердачной комнаты в которой Анни очень любила мечтать, и смотреть в кухонное окно. Ей так хотелось встретиться с ним снова. Наконец она сняла трубку и набрала привычный номер. Подруга на том конце приветственно прощебетала что-то, готовясь слушать. -А еще он такой...такой...- со вздохом сказала Анни.-Я не знаю какой он. Я с ума съеду если он не приедет, говорю тебе. Он какой-то не такой, не как все эти козлы, точно тебе говорю. Мне нужно его увидеть. Это как потребность в кислороде. Я хожу по улицам и высматриваю его с каждого угла. А его нет. И я даже не знаю, где мне его искать. Я, верно, рехнулась. Пускай рехнулась. И за каждым черным мало-мальски похожим аэрокаром плетусь, рассматривая номера. А недавно меня обогнал парень. Очень похожий со спины. Я не ждала этого совсем, шла из магазина в своих мыслях, а он вышел из-за угла. Я, представляешь какая, вот история, глупее не придумаешь. Я его обежала- не он. Ну хоть тресни, не он! Я едва не заплакала с досады. Парень мне стал что-то говорить утешительное, а я ушла поскорей. Потом пришла домой и прорыдала весь вечер. Спятила ли я? Скорей бы, скорей бы его увидеть. А увижу ли? А вдруг нет? Мне просто необходимо его увидеть. Это радостно, так, точно кто-то бьется в твоей груди, когда видишь что-то похожее. И страшно, вдруг не увижу больше никогда. Скажи, я верно с ума сошла? Анмир погрузился в опыты, стремясь улучшить эффективность новой вакцины. Да и забыть эту странную девушку. Их непохожесть огорчала его- он надеялся что обретет в ее лице хотя бы приятельницу, но и этим чаяниям, казалось, не суждено сбыться. Она была так непосредственная, мила и раскованна, что не могла спрятать камня за пазухой. И как она улыбалась, ему нравилось не меньше ее ног. Вспоминая ноги, он перепутал седьмую и девятую колбы и влил что-то в шестнадцатую. Что-то вспыхнуло и зашипело, остывая. И только новая реакция вывела его из блаженной задумчивости. Предполагаемая бледно-алая жидкость была отчего-то ядовито-синей и пузырилась. Он обратил рассеянный взгляд на электронные индикаторы и поняв свою рассеянную ошибку, громко проклял тот час, когда он решил доделать это безнадежное снадобье. Слив в раковину четыре никуда не пригодных вонючих как болото раствора, Эльм рассовал все по шкафам и вышел из лаборатории, забыв даже полюбоваться новым в его коллекции ногтекожим уродцем человеческого плода, что купил по каталогу. На третьем, жилом этаже своего дома, он отыскал робота-секретаря, проржавевшего и полупарализованного неделю назад после встречи с кастрюлей горячего супа. Несчастное творение Эльма пало жертвой зависти механического эконома, утверждавшего что ни в чем не повинный собрат его таскает из кладовки бесценные чашечки в виде бутонов пиона из старинного алого стекла. Доказательств подлому обирательству Эльм не нашел, да и не рвался, а вот устроить еще одну взбучку грустно ездящему взад-вперед с кастрюлей киселя эконому он не смог из-за никак не желающих выходить из головы ног той девушки. Поковырявшись во внутренностях ахающего и охающего секретаря, конструктор тщательно запер дверь в кабинет- чтобы ревнивый эконом, скучающий от недостатка хозяйского внимания не растащил соперника на болты. Все валилось из рук и было бессмысленно говорить себе: “Работай. Ничего это дело н