ла свою непокорность. Ей бы сидеть дома, да смотреть как сильные мира сего вершат историю, а она удумала поучаствовать в развале всемирного порядка. И дура плоха, и чересчур умная тоже. Где б найти золотую середину? Он обернулся, рассматривая Анни. Может слегка почистить ей голову? Представил и тут же отбросил. Останется ли эта детская веселость и взгляд с сумасшедшинкой? Маловероятно. Или станет такой же тупой красоткой как ее предшественницы. Не для того он ее из этого бардака вытащил. Как плененная принцесса из той заляпанной книжки про любовь. Странно, но ту книжку он прочел не отрываясь. Просто смел страницу за страницей. Все кончилось хорошо- принцесса варваров полюбила чужеземного короля и родила ему принцессу. Ему понравился такой конец. Глаза в пол, колени сдвинуты, осанка идеальная- прямо скромница-отличница. Странно, но ему даже понравилась произошедшая с ней перемена. Как будто у нее прибавилось уверенности в себе. Пусть живет. Будет огрызаться, спорить, возможно даже скандалить первое время. Но ничего, не таких ломали. Надо б успокоиться самому. Скоро к председателю идти, объяснять как допустил порчу общественного имущества(не сработала отключенная внутренним предателем сигнализация и из третьей лаборатории любопытные журналюги увели контейнер с двумя шестипалыми длиннохвостами- его шуточной работой, собранными из человеческих деталей существами, разумной амфибией на обладание которой уже не один год надеялся какой-то версенский институт. Что повстанцы не смогли унести, то уперли газетчики и телевизионщики) и воровство трех штук гранов со счетов на исследования(опять Арсениус поразвлекался с его кодами на госпиталь, скоро уж прикроется лавочка). “Видимо взял в компенсацию за непрошеный салют.” Эльм опустил руку на плечо девушки. Анни гордо отвернулась. Взял за подбородок и поворотил к себе. И ей, верно, больно. Вон сколько влаги в глазах. А ему еще больнее. Думает ли она о нем в эту минуту? Или о своих негодяях-дружках? Или о ком-то? А был ли у нее там милый друг? Скорей всего был. Ведь она не скрывает своей ненависти к нему. Значит кто-то за эти недолгие дни успел вскружить голову его юной упрямице. Живая рука яростно сжалась в кулак. Или она ушла к кому-то от него? Что бы там ни было, все они исчезнут в огне, эти разбойники. А может и не в огне. Лишь его Анни- восхитительная, веселая, нежная и непредсказуемая- останется с ним. Навсегда. -Как же я тебя ненавижу.-проговорила она. “Куда ты денешься.”-подумал он. Что она там хотела? Услышать что ее любят? Чушь, само собой, страшная. Какое значение имеют слова, если он не единожды доказал что она ему нужна? Не просто нужна, а необходима. Рано или поздно лед растает. А там, глядишь, и выкинет из головы бунтарские мыслишки, перестанет критиковать каждую его идею. Успокоив таким образом свою злость, Анмир вышел. Анни вздыхала, вспоминая разговор с предводительницей, произошедший накануне налета. -Это моя борьба. Только моя.- с грустью говорила Теана. -И моя тоже.-поспешила заверить ее Анни. -Я потеряла что любила, девочка. Мне больше нечего терять. Ты же так молода. Твои глаза открыты всему новому, а душа не испорчена гневом и не повреждена болью. Теана была старше всего лишь на пять лет, но глаза у нее были старыми-престарыми. Она словно старалась оградить Анни от практической стороны борьбы, уберечь от чудовищных картин, что встречались им в правительственныхбольницах и подпольных госпиталях, где якобы шло изучение, а на самом деле зверство, кое-как прикрытое знаменем современной науки. Анни не брали ни в один рейд, как она не просила. И ей, слушающей разговоры прибывших с места проведения спасательной операции, не верилось что врачи могут убивать больных. И в хладнокровные опыты над близнецами она отказывалась верить. Анни помнила страшную коллекцию Анмира, но то были как ей думалось лишь проспиртованные уродцы, нежизнеспособные и слабые. У Теаны она узнала больше, чем то, что позволило бы ей спать спокойно в уютной постели мэра. И ее побег, первые часы казавшийся ей ошибкой, теперь был чем-то важным, необходимым. -Что-то гнетет тебя.- и Теана опустила руку ей на голову. -Я люблю.- сообщила Анни. Она ни кому не рассказывала что же привело ее сюда, в лагерь отщепенцев, объявленных чуть ли не государственными преступниками. Никто не спрашивал- раз ты здесь, значит причин хватает. -Это прекрасно.- лучезарно улыбнулась предводительница. -Нет, это не прекрасно и плохо. Я люблю плохого человека. -Плохого?- удивилась Теана. -Он считает, что делает добрые дела. -Разве это так страшно, любить доброго человека? -Мы с ним по разные стороны баррикад.- медленно сказала Анни. Она раздумывала- говорить ли Теане о своей беде, или нет. Та отнеслась к ней очень тепло, и быстро приняла в свою стаю, свое племя, как они в шутку здесь называли друг друга. Все они были соплеменниками, а Теана их молодым и мудрым вождем. -Недавно Орсу и Вира разгромили правительственные лаборатории. -Он там работает? Они ранили его?- с сочувствием спросила Теана. И по глазам ее было видно- она подбирает слова сострадания. Но слов было бы так мало, узнай она все. Анни задрожала- Теана обняла ее, так бы поступила старшая сестра. У Анни не было ни сестер, ни братьев, ни родных, ни двоюродных. -Его имя- советник Анмир.- прошептала Анни. Теана вздрогнула и только крепче сжала ее в объятьях. -Держись, девочка. Это твой страшный путь. Анни высвободилась из ее мягких рук. Ей было горько и стыдно оттого, что все стало известно. И оттого, что ее любовь- это тот, в кого были направлены практически все последние их набеги. -Если ты хочешь вернуться к нему, то иди. Никто не станет осуждать тебя. В мире, где нет любви ты принесешь ее ему, и он непременно оценит и поймет. -Он не понимает.- возразила Анни. Как же глупо так думать: оценит и поймет какую-то мифическую любовь, тот, кто финансирует стерилизацию и убийства зародышей. Смешно, если б не было так страшно. -Он полюбит тебя, если ты любишь его так сильно, что готова уступить. Забудь все и слушай свое сердце. Если в нем можно разжечь свет любви, ты осветишь его сумерки. Стань для него солнцем. Заслони собою все в его жизни. Мы рождены чтоб отдавать, а не брать и этим мы, женщины, сильны. -Если он примет мою любовь, и мою идею. -Запомни, Анни, мой маленький чистый сердцем друг. Любовь святей идеи, сильнее страха и больнее боли. Любовь способна спасти и убить она может. Любовь возносит на самую аершину и дарит крылья. Для некоторых она- худшее проклятье и наказание. Иногда смерть ради любви чище и важнее чем все жизни. Мой любимый говорил так. Теперь его нет со мною. Он умер, чтобы я могла жить и сделать мир искреннее и добрее. -Смерть ради любви.-прошептала Анни. Теана ее не услышала. Мягкая ладонь вождя вновь опустилась на темную голову. На темную голову Анни упали лучи вечернего солнца. -Если есть в этом мире что-то, значит это замысел всевышнего.- продолжила Теана.-Человек рождается не для того, чтобы удобрить после смерти землю. Мы все рождены думать, но и чувствовать необходимо не меньше. Сердце, наш внутренний глаз, никогда не ошибается. Люди не имеют право решать, кто может жить и мечтать, а кто должен пойти в расход. Они не понимают, что так называемые дефективные нужны человечеству, чтоб оно не забыло сострадание и доброту. Это гордые змеи, поднявшие голову. -Они не судьи, эти облеченные властью. Они- дети, но у них нет по-настоящему детской доброты. Они забыли красоту радуги над мокрыми полями, их совсем не трогает песня ветра.- сказала Анни, вспоминая вдруг изукрашенную белыми шарами и гирляндами Манору в день появления там мэра. Люди Маноры очерствеют под рукой такого хозяина, он совсем остудит их сердца. -Анни, слушай только свое сердце. Если оно говорит тебе- ты лжешь, послушайся его и перестань лгать себе. Кем бы ты не стала. Если ты вдруг поймешь, что идеи не близки тебе, можешь всегда вернуться в город. Я буду рада, если ты научишься следовать голосу своей совести и слушать свое сердце. Помни об этом всегда. Все что сохранилось укрепили стальными щитами. Замки спешно менялись. Он смотрел за тем, как в усадьбе возводят новые заграждения. Уже отобраны новые опытные образцы. По сохранившимся записям начинать заново. Не сегодня. Он считал себя оптимистом. Вернее старался быть. Прошло два дня. За это время Анни ничего не ела, точно бунтуя против заключения. “Это все для твоего же блага. Как жаль что ты не можешь понять.”- думал он, возвращаясь. Эти дни он проводил в лабораториях и на площадке, устраивая лишь перерывы на сон. К Анни он не заходил- предпочитал наблюдать за ней с камер. Она то сидела в углу, устремив большие печальные глаза в одну точку, то на подоконнике, обхватив руками исхудавшие ножки. Если не придет в себя, то придется кормить внутривенно чтоб не уморила себя. Открыл дверь. Так и есть. Снова сидит на подоконнике, прижав лоб к стеклу и верно плачет. Точно приклеенная к этому подоконнику. Скоро забудет свои глупости. А потом самой станет стыдно за свои чудачества. Надо простить. Не за что, глупая девочка. Но он мудрее. Нужно простить. Заключил в объятья. Молчала, только глаза не горели больше знакомым нежным светом. Но не плакала, чему он порадовался. Снова будет она, нежная и робкая от собственной храбрости. Дающая тепло, и не просящая отдачи за это чудо. -Анмир... -Шшш. Успокойся. Все забыто. Понятно? -Знаешь, Анмир, я не могу. Верно скоро сойду с ум