а. Все думаю, как они там. Поборов раздражение, он пообещал: -Я замолвлю за них словечко на завтрашнем совете.- и снимая с окна как бы невзначай прижался губами к ее макушке. Анни вздохнула. “Ах, почему моя воля так слаба, Теана? Я люблю его. Люблю так сильно, как верно никто не любил, и ты все знала. Но как же мне быть? Я не должна любить такого как он.” Отказаться от обеда не смогла- хитрюга робот-эконом шуточками да прибаутками скормил ей миску бульона. От остального Анни отшатнулась с ужасом страдающей диетой красавицы. Ожила. Но слов было меньше. Отвечала односложными “да”, “нет”. Избегала смотреть на него. Он попросил ее подать руку. Без сопротивления позволила надеть себе кольцо. Только удивилась малость. -Мечты сбываются.-сказал он. Анни пожала плечами и не сказала ни слова. Не знала она, что в кольце был встроен маячок. Так, на всякий случай. Потом на больших, выполненных в старинном стиле часах с кукушкой пробило шесть. Уложил ее спать, укутал потеплей. Он прилег рядом, прижался, чувствуя покой и тепло, закрыл глаза вспоминая сколько еще осталось добра перестраивать и чинить. Но это уже был конец, надеялся он. Проблема повстанцев решена. Никто не влезет и ничего не уничтожит. Прослышав о его разгроме, ему даже посочувствовали. Анмир усмехнулся, вспоминая присланные видеописьма. Лицемеры. Скоро им всем понадобится сочувствие. Наступит весна. Она не шевелилась. Не разговаривала. Просто лежала безучастная ко всему, закрыв глаза и сложив руки на груди. Он поправил одеяло, потрогал лоб. Температуры не было. На всякий случай решил сделать ей потом несколько анализов. Обнял, положив голову ей на грудь. “Как же я скучал по тебе, упрямица.” С ней было не страшно- и проклятая темнота отступала. Он вспоминал, как вдруг возникла она- неземная и тоненькая, словно сотканная из рыжего света фонаря. Вот она остановилась у ворот, оглянулась, верно не видя ничего и неторопливо вошла в занавесь дождя. А ее лицо, такое растерянное и юное, показалось ему поразительно притягательным. Точно это не девушка, а душа фонаря вышла на прогулку в осенние ранние сумерки. А вот другое ценное воспоминание: Анни на их первом свидании. Улыбка неестественно приветлива, глаза блестят как у загнанного зверя, ноги сдвинуты. Он тогда на полном серьезе думал, что привлекает его именно ее внешность, в частности эти самые ноги. Но в тот переломный день представления Маноре ее нового мэра, на церемонии вручения ему хрустального символического ключа от города, он рассеянно слушал поздравления, похвалы и прочие приятности. Перед глазами его было лишь испуганное, полное горя и ужаса лицо Анни. Он еле дождался окончания праздника, содрал с себя всю парадную мишуру и кинулся к ней домой. Там, у входа, он кое-как собрался с духом и хотел поговорить о случившемся. Что-то мучало его, и оправдываться было в общем-то не в чем. А она даже не стала его слушать. Эльм обнял Анни, слушая как стучит сердце через толстую белую ткань, и как перегоняет по венам ее кровь. Она с ним сейчас. Как же хорошо, как спокойно. Он думал о том дне, когда шел через городской парк, отряхиваясь от снега и боясь найти и не найти ее там. Что бы он сказал ей? Он не мог обозначить словами своих бегущих мыслей. Он привык сначала разбираться в чувствах, и уж потом проявлять их, если это было нужно. Но что творилось вокруг, что плыло в воздухе тихим зимним вечером, когда он, давя тонкий покров липкого снега, шел к замерзшему фонтану? Мир был белым-белым и брошенным. И совсем не красивым. Анни ему нравилась. Он ей говорил об этом чаще чем другим. И она испытывала что-то сходное. Она была эмоциональна, но он объяснял это ее опасным возрастом. И в тот момент, когда он увидел ее, одиноко сидящую рядышком с бронзовым рыбьим королем, он знал что не уйдет без нее. Всеми правдами и неправдами он заберет ее с собой, в свой простой и понятный и такой прекрасный мир, которого она пока не знает. Анни была расстроена, потеряна. Одна со всем миром, одна против мира. Противостояние он видел все ясней с каждым днем- ей невозможно и опасно было оставаться одной. Тогда, под падающим снегом, он осознал что не зря увидел ее там, в гнилых шелках осени- единственную, и хоть людей на улицах было много, она там была она. И свет ее противоречий, сомнений и мыслей озарил его сумерки и ее хрупкое тело казалось частью сказочного мира. И она все же пошла, держась за его руку, не пряча, как всегда бывало, милую детскую беззащитность. Он дал бы ей многое, закончись все тем днем. Но она хотела быть сильной и он позволял ей играть в такую игру. Эта сила едва не сгубила их надежды. Сильная Анни лежащая в коконе белого пледа. Сильная и спеленутая. Хватила через край. Мысленно он пожелал долгих лет доброму любопытному Эльджу, знавшему откуда-то о его личной драме. Анни жива. Пускай она еще не смеется, не танцует как маленький бегемотик, и не разговаривает с ним, но она жива. И сердце ее бьется-бьется, разгоняя кровь по венам, и глаза видят, и слышат все маленькие уши. Она жива и невредима, а остальное значения не имеет. Анни смотрела в темный и высокий, с сотней крошечных светильников, точно усеянный звездами потолок. Было темно. Зимние сумерки прошли, ночь наступала. Часы пробили девять. Эльм был рядом, в ее поле, но где-то далеко не здесь. Лицо его было спокойно, расслабленно, и вероятно, он сейчас придумывал что-нибудь . А она, свитая как самая ценная в мире мумия, или как больной простудой ребенок, вспоминала день его рождения и их шестидесятый день знакомства. Два месяца совсем немного, или очень много, если уметь видеть, если глаза открыты, а сердце готово полюбить. И она полюбила- непроизвольно и слишком сильно, как дождь, как сумерки, в которых они бродили, прячась от Маноры, доверяя друг другу и дыхание, и тени, и голоса. Время, ах, коварное, как же быстро оно летело порою. И как удивительно, прекрасно медленно тянулось оно, даря самые ценные минуты на их шестидесятый день. Тревога вползла в ее сердце не случайно: что-то он скрывал от нее. Всюду были неясности и недомолвки. Она не хотела думать о том, что будет. Прошлое или будущее ведь неважно. А настоящее, оно здесь, всегда, и его никак не поймать. Его невозможно поймать, но необходимо прожить его, настоящее. Потому она грела его поцелуями, развлекала смешными шуточками, и вообще была такой какая есть. Доверяла. Теперь опустошающе больно. И словно ее снегом засыпает. А он здесь, и далеко-предалеко. Ближе он был в воспоминаниях. А ее так мало в его жизни, что он даже не пытается ей солгать. Он никогда не лгал. Просто не говорил всего о себе. И честен был, хоть правда резала ее. “И все равно я хочу чтоб ты полюбил меня. Хотя бы меньше чем я тебя.” Год. Два. Или три. Кто знает, сколько им быть вместе? А потом? Когда будущее станет настоящим, что будет с ними? Ей уготовано место домашнего питомца, безгласной игрушки. Все слишком просто. В половину одиннадцатого тренькнул видеофон и усатый старик в белом халате вызвал куда-то Эльма. Ему не хотелось оставлять ее в одиночестве, но он ушел от нее. Анни переместилась на его половину кровати, стараясь сохранить тепло любимого, целуя отпечаток его тела на простыне. “Моя любовь сильней всех сильных мира сего и больше Маноры. День наступит, и ночь уйдет чтоб не возвращаться. Он обещал мне.” Закутавшись в покрывало, шлепая босыми ногами по паркету, Анни подошла к двери и прислушалась. Он сказал что ненадолго, но прошел целый час. Приближались голоса- незнакомые, мужские. -Храни господь нынешнего мэра, при нем эта зараза закончится надеюсь. Моя жена боится выпускать сына на улицу.- сказал первый и что-то прозвенело.-Ах, черт! Расшалились нервишки. Но ничего, сказали, детей больше красть не будут- их базу уже вычислили. Дай бог здоровья господину Анмиру. “Но мы не опасны! Вот глупцы! Правительство запудрило мозги людям!” - с яростью подумала Анни. Ей хотелось выбежать и объяснить, что никто ничьих детей не крал, а если и пропадает кто, то скорее из-за вседозволенности аристократов, и вовсе не из-за повстанцев. Ведь единственное что украли они с государственных лабораторий, так это замученных, полуживых, подсаженных на наркотики людей, которых и людьми-то эти ученые не считали. -Их бросят в измельчитель, проклятых дикарей.- сказал второй голос. “Измельчитель? Что это? Это что-то плохое. Что же мне делать, проклятье?! “ И тут взгляд ее упал на темный экран видеофона. Нет, она еще повоюет! Как же это работает? Что ей нажать- синюю или желтую пимпочку? Или эту маленькую желтую кнопочку? Она не помнила какую именно нажимал Эльм, но на всякий случай она тыкнула для начала в желтую. Синюю. Связь включилась. Номер она помнила отлично. Семь, девять, три, девять, семь. -Теана.- проговорила Анни и увидела как вздрогнула предводительница. -Анни, мой чистый сердцем друг.- улыбнувшись сказала Теана.-Вижу, ты сделала верный выбор. -Уходите, уходите немедленно. Я здесь, я могу спасти тех, кто попал сюда. Но они вышлют солдат на вашу вторую базу. Я не знаю, откуда они узнали о ней. Я клянусь... -Что это ты, позволь спросить, делаешь за моей спиной?- раздался голос Анмира. Анни спешно выключила связь. -Желтая кнопка- сигнал тревоги.- объяснил он.- Но ты их не спасешь. Им не скрыться. Анни закрыла лицо руками и отчаянно заплакала навзрыд. Чувствуя как в сердце уколола жалость, он взял ее на руки, снова удивляясь что Анни такая легкая. И понес куда-то, нашептывая незнакомые слова,