Вилли расстался с Роджером, считая в уме. У него вышло только девять. Интересно, кто будет десятым, подумал он.
На следующий день Роджер сказал:
- Мой редактор хочет остановиться у меня. Я предупредил его, что домик очень маленький, но он говорит, что вырос в бедности и ему не привыкать к соседям за стеной. А у меня там всего полторы спальни. Редактор - человек очень крупный, и мне, наверное, придется занять полспальни. Или отправиться в гостиницу. Странная ситуация! Буду как гость на собственной вечеринке.
В назначенный день Вилли постучал в дверь маленького домика Роджера; ему пришлось подождать, пока его впустят. Наконец открыла Пердита. В первый момент Вилли ее не узнал. Редактор уже приехал. Он был очень толст, в очках, его тело выпирало из рубашки, и Вилли догадался, что поселиться в гостинице ему помешала стеснительность, нежелание появляться на публике. Он сразу занял много места в домике, который, несмотря на все профессиональные уловки архитектора, был действительно очень мал. Роджер - вид у него был угнетенный - поднялся по лестнице с полуподвального этажа и представил гостей друг другу.
Редактор остался сидеть. Он сказал, что видел махатму Ганди в 1931 году, когда тот приезжал в Англию на международную конференцию. Больше он ничего не сказал о Ганди (которого Вилли, его мать и дядя его матери презирали) - ни о его одежде, ни о внешности; только о том, что видел его. Когда пришел Маркус, африканец из Вест-Индии, редактор примерно так же сообщил ему, что видел Поля Робсона.
Маркус оказался веселым, уверенным в себе и энергичным; едва начав говорить, он буквально заворожил Вилли. Когда Вилли сказал, что слышал о его планах насчет белого внука, Маркус ответил:
- Это не так уж необычно. Я только хочу повторить то, что уже произошло здесь в большем масштабе сто пятьдесят лет назад. В восемнадцатом веке в Англии было полмиллиона чернокожих. И все они исчезли. Растворились в местном населении. Попросту говоря, вывелись. Негритянские гены рецессивны. Если бы широкая публика узнала об этом, расовой неприязни стало бы гораздо меньше. Кстати, эта неприязнь в основном поверхностна. Я расскажу вам одну историю. Когда я жил в Африке, я сошелся с француженкой из Эльзаса. Чуть позже она сказала, что хочет познакомить меня со своей семьей. Мы вместе поехали в Европу, в ее родной городок. Она познакомила меня со своими школьными приятельницами. Девушки они были консервативные, и она волновалась насчет того, что они подумают. За две недели, которые мы там провели, я поимел их всех. Даже двух-трех мамаш. Но моя подруга все волновалась.
Вскоре пришел поэт; выслушав комплименты редактора, он и его жена мрачно уселись в углу маленькой гостиной Роджера.
Колумбийка оказалась старше, чем ожидал Вилли. Ей было, наверное, под пятьдесят. Звали ее Серафи-на. Стройная и хрупкая, она словно была чем-то обеспокоена. Волосы у нее были достаточно черные для того, чтобы заподозрить краску, кожа - очень белая и напудренная до самых волос. Когда она наконец пришла и села рядом с Вилли, ее первым вопросом было: "Вы любите женщин?" Вилли замешкался с ответом, и она сказала: "Не все мужчины любят. Я знаю. Я была девственницей до двадцати шести лет. Мой муж был педерастом. В Колумбии полно мальчишек-метисов, которых можно купить за доллар". - "А что произошло, когда вам исполнилось двадцать шесть?" - спросил Вилли. "Я рассказываю вам историю своей жизни, но не исповедуюсь, - ответила она. Очевидно, кое-что произошло". Когда Пердита с Роджером стали разносить еду, она сказала: "Я люблю мужчин. По-моему, в них есть космическая сила". - "Вы хотите сказать, энергия?" - спросил Вилли. "Я хочу сказать, космическая сила", - раздраженно ответила она. Вилли поглядел на Питера. Он явно подготовился к вечеринке. На нем была обещанная белая сорочка, очень дорогая на вид, с высоким, сильно накрахмаленным воротничком; его светлые с проседью волосы были гладко зачесаны по бокам на полувоенный манер и чуть-чуть припомажены для надежности; но глаза у него были тусклые, усталые и смотрели отсутствующе.
Подойдя к ним с тарелкой, Роджер сказал:
- Зачем вы вышли замуж за педераста, Серафина?
- Мы белые и богатые, - ответила она.
- Разве это причина? - спросил Роджер. Но она не обратила на него внимания. Она продолжала:
- Мы были белыми и богатыми много поколений. Мы говорим на классическом испанском. Отец мой был этот белый, красивый мужчина. Видели бы вы его. Нам трудно найти в Колумбии подходящую пару.
- Разве в Колумбии больше нет белых? - спросил Вилли.
- У вас тут их много, - ответила Серафина. - Но не у нас. Мы в Колумбии белые и богатые, и мы говорим на этом чистом старом испанском, чище того испанского, на котором говорят в Испании. Нам трудно найти мужей. Многие наши девушки вышли замуж за европейцев. Моя младшая сестра замужем за аргентинцем. Когда вы так долго и с таким трудом ищете мужа, легко ошибиться.
Ричард, издатель, крикнул с другого конца комнаты:
- Да уж, это ошибка так ошибка. Уехать из Колумбии, чтобы поселиться на земле, украденной у индейцев.
- Моя сестра ни у кого не крала землю, - сказала Серафина.
- Ее украли для нее восемьдесят лет назад, - сказал Ричард. - Генерал Рока и его банда. Железная дорога и винтовки "ремингтон" против индейских пращей. Вот как были отвоеваны пампасы и вот откуда взялись все эти огромные имения, якобы фамильные. Слава богу, что появилась Эва Перон. Свалила всю эту гнилую махину.
- Этот человек хочет, чтобы я им заинтересовалась, - сказала Серафина Вилли. - В Колумбии таких полно.
- Наверняка мало кому известно, что в 1800 году в Буэнос-Айресе и Уругвае было много негров, - сказал Маркус. - Они растворились в местном населении. Просто вывелись. Негритянские гены рецессивны. Это мало кто знает.
Ричард и Маркус продолжали поддерживать общий разговор - в ответ на слова Маркуса Ричард каждый раз старался отпустить какое-нибудь вызывающее замечание. Серафина сказала Вилли:
- Останься этот человек со мной наедине, он сразу же попытался бы меня соблазнить. Скучный тип. Он думает, я из Латинской Америки, а значит, легкая добыча.