— Там, — сказал возница, — помпейские танцы.
— Нет, — ответил я, — в собор.
Возница пожал плечами. Когда мы подъехали к собору, плата составила восемь лир, но доплата за сделанный крюк — целых тридцать пять. Путешественник я неопытный и после препирательства, высказав все, что о нем думаю, заплатил и вошел внутрь. Собор был полон народа. Один из прихожан прервал молитву и подошел ко мне.
— После обедни. Желаете посмотреть помпейские танцы?
Я покачал головой с протестантской холодностью.
— А отличные девочки интересуют?
Я отвернулся. Тот пожал плечами, перекрестился и вернулся к молитве…
Вечером во время обеда за капитанским столом дама, сидевшая рядом со мной, сказала:
— О, мистер Во, смотритель в музее рассказывал мне об очень интересных древних помпейских танцах, которые, по-видимому, исполняются до сих пор. Я не вполне поняла, что он говорил, но, похоже, на это стоит посмотреть. Скажите, вам не хотелось бы?..
Одна из несносных черт неаполитанских извозчиков — с готовностью кивать, выслушивая, куда ехать, везти заранее продуманным и, не сомневаюсь, кружным путем, пока мы не оказывались перед фасадом здания с фресками, которые я хотел посмотреть, а затем, обернувшись на козлах, добродушно улыбаться, делать жест, будто поворачивают ключ в замке, и говорить: «Chiusa, signore»[33]. Капелла Сан-Северо была единственным местом, куда я в тот день смог попасть, и я был щедро вознагражден за усилия, которые пришлось приложить, чтобы найти ее. Мой возница впервые услышал о ней, но после множества расспросов мы нашли в нее вход — маленькую дверь, выходящую в проулок. Возница оставил коляску и ушел за смотрителем, долго отсутствовал и наконец вернулся с милой маленькой босоногой девушкой с огромной связкой ключей. Из трущоб мы шагнули в великолепие расточительного барокко. Девушка кружила по церкви, перечисляя часовни и гробницы, и ее голос отдавался причудливым эхом. Скульптура там была изумительна, особенно «Целомудрие» работы Антонио Коррадини, — крупная фигура женщины, с головы до ног укутанной в прозрачную вуаль. Не представляю, чтобы можно было превзойти подобное мастерство имитации: тело и каждая черта лица ясно видны под прилегающей тончайшей мраморной тканью; руки и ноги открыты, и различие между фактурой мрамора, передающего открытую плоть и плоть, покрытую вуалью, настолько неуловима, что не поддается анализу.
Пока я осматривал церковь, мой возница воспользовался возможностью и помолился. Это казалось несколько неуместным в капелле, столь выстуженной, запущенной и переполненной почти живыми мраморными статуями.
Когда я закончил осмотр, девушка зажгла свечу и поманила меня к боковой двери, ее лицо впервые загорелось истинным восторгом. Мы спустились по нескольким ступеням и свернули за угол. Полную тьму рассеивала только ее свеча; стоял сильный запах разложения. Затем девушка отступила в сторону и подняла свечу, чтобы я увидел то, за чем мы сюда спустились. В гробах в стиле рококо, вертикально прислоненных к стене, стояли две фигуры, изображающие умерших; их руки были скрещены на груди. Сохранились остатки зубов и волос. Сперва я подумал, что это статуи, исполненные с необычайной виртуозностью. Затем понял, что это эксгумированные трупы, частично мумифицировавшиеся в сухом воздухе подземелья, как трупы в дублинском храме Святого Михана. Это были мужчина и женщина. Тело мужчины было рассечено, виднелся клубок ссохшихся легких и органов пищеварения. Девушка приникла лицом к отверстию и глубоко и жадно вдохнула. Потом пригласила меня сделать то же самое.
— Хорошо пахнет, — сказала она. — Приятно.
Мы поднялись в церковь.
Я спросил ее о трупах.
— Это работа священника, — отвечала она.
Сицилийская Катанья с моря выглядела грязной и непривлекательной. Встречать нас вышел моторный катер полный портовых чиновников, представителей карантинной службы, паспортного контроля и тому подобных, многие из них были в очень красивой форме, в плащах, при саблях и в треуголках. Для них спустили трап, но волны мешали им подняться на борт. Когда волна поднимала катер к трапу, они тянули руки к поручням и огромному норвежцу матросу, который стоял там, чтобы помочь им. Некоторым удавалось ухватиться за поручни, но всякий раз, когда катер находился в высшей точке, мужество покидало их; вместо того, чтобы твердо ступить из катера на трап, они легонько подпрыгивали, а потом отпускали поручень. Это был не бог весть какой подвиг; все пассажиры, возвращавшиеся с Таормины, делали это без всяких происшествий, включая очень пожилых дам. Сицилийцы, однако, вскоре прекратили попытки, и все кончилось тем, что катер дважды обошел судно, словно делая вид, что вообще-то чиновники и не собирались подниматься на борт, а затем возвратились в свои конторы.