После получаса, проведенного в «Фантазио», даже живой интерес Денниса к ночной жизни приугас, так что мы сели в открытую коляску и покатили под звездами обратно в «Бристоль и Нил».
Незадолго до наступления Пасхи доктора объявили, что Джулиет может покинуть госпиталь, так что мы собрали вещи и отправились из Порт-Саида в Каир. Перед отъездом мы попрощались с разнообразными людьми, с которыми успели подружиться. Это было не современное прощание без всяких формальностей, но очень торжественный обход домов с небольшой стопкой визитных карточек, с пометкой «р.р.с.» в уголке. Мне приходилось время от времени слышать на званых обедах в Порт-Саиде резкие замечания в адрес людей, не посчитавших нужным отдать эту дань вежливости.
Для Джулиет путешествие было ничем не примечательно, кроме поведения египетских носильщиков. Они набрасываются на ваш багаж, как вестминстерские школьники на блинчики в последний день Масленицы, с той только разницей, что эти стремятся подхватить наилегчайшую из вещей; и тот, у кого крепче кулаки, выбирается из общей схватки с пачкой газет, ковриком, надувной подушкой или с маленьким «дипломатом». И тогда багаж одного человека оказывается в руках шести-семи носильщиков, каждый из которых шумно требует чаевые, когда донесет свою вещь до поезда или такси. Джулиет была шокирована, глядя; как ее муж и я защищаем наши пожитки от набросившихся носильщиков с помощью зонтика и трости; когда первая атака была отражена и нападавшие поняли, что мы не только что прибывшие, мы смогли разделить багаж между двумя из них и с достоинством продолжить свой путь.
Мы забронировали номера в «Мена Хаус» исходя из того, что для окончательного выздоровления Джулиет необходимы сухой воздух пустыни и определенный комфорт. Дорога туда прекрасно приспособлена для езды с высокой скоростью, и обычно по обочинам вдоль нее видишь разбитые гоночные машины, поскольку египтяне, особенно богатые египтяне, славятся своей безрассудной ездой. Мы проехали мимо двух таких, когда везли Джулиет, одну в двухстах ярдах в поле, где росли огурцы; двое феллахов недоверчиво разглядывали ее. Катились трамваи, направляясь к пирамидам, переполненные и медленные; европейцы и американцы пользовались ими очень мало. На конечной станции трамвай встречала толпа драгоманов, множество верблюдов и мулов; тут было кафе с хозяином-греком, лавка, торговавшая открытками с видами, фотоателье, лавка древностей, специализировавшаяся на скарабеях, и «Мена Хаус». Это большое здание в псевдовосточном стиле, окруженное обширным и красивым парком. От отеля было всего четверть мили до пирамид, этих впечатляющих прославленных громад; испытываешь необыкновенное ощущение, живя в такой близи с чем-то столь знаменитым — это как сидеть в ресторане рядом со столиком принца Уэльского; делать вид, что не замечаешь его, а украдкой поглядывать, там ли он еще. Парк поражал пышной зеленью и массой фиалок. Вокруг здания были разбиты клумбы, плотно усыпанные яркими цветами и похожие на викторианские пресс-папье, позади же уходили вдаль садовые дорожки, окаймленные канавами, по которым бежала вода, они тянулись среди фруктовых и цветущих деревьев, распространяющих оглушительный аромат; тут были высокие живые изгороди из кактусов, небольшие восьмиугольные птичьи вольеры и бесчисленные садовники в белом, которые отрывались от работы, кланялись и предлагали проходящим гостям цветок в петлицу.
В Мене кипела жизнь, особенно по уик-эндам. Большинство постояльцев были пожилые и спокойные люди, но к ланчу и пятичасовому чаю народ стекался всякий. Толпы американцев и англичан с севера Англии, совершавших люксовые экскурсии с персональными гидами, австралийцы в джодпурах[46], тропических шлемах и с мухобойками в виде конского хвоста на ручке, элегантные египетские офицеры в живописных авто подъезжали с ошеломительными куртизанками — одна из них, в ярко-зеленом расписном платье, вела ручную обезьянку на золотой цепочке; на обезьянке был ошейник, украшенный драгоценными камнями, и она чесала себе зад, ловя блох, пока ее хозяйка пила на террасе чай. В первый понедельник после Пасхи здесь устраивалось то, что называлось джимхана[47], и это означало, что все в этот день дорожало. В остальном, ничего особо примечательного не было. Джентльмены участвовали в скачках на верблюдах, которые с легкостью выиграл сержант-англичанин, знакомый с этой забавой; для таких же дамских скачек желающих не нашлось; в дамских скачках на ослах победила шумная семнадцатилетняя англичанка, у мужчин такие скачки не состоялись, затем были скачки на верблюдах у арабов, явно с заранее определенным победителем, и скачки на ослах, закончившиеся громкой перебранкой и потасовкой. Один турист-англичанин попытался организовать прием ставок; от встал на стул и был очень остроумен в своих призывах, но предлагал заключать пари на столь неравных условиях, что не нашел охот ников. Знатная дама, остановившаяся в отеле, раздавала призы: погонщикам верблюдов и ослов — деньги и кошмарные образчики искусства местных умельцев — европейцам. На следующий вечер был устроен бал, но на него тоже мало кто пришел, поскольку он совпал с приемом в резиденции посла и никто не хотел афишировать, что туда не приглашен.