Районы грязевых вулканов не считались перспективными для поиска нефти. А вот начальник геолого-разведочной конторы Сталинского района Михаил Александрович Никитин отстаивал другое мнение: в Лок-Батане есть нефть. В конце 1931 года тут началась разведка по картам, составленным Никитиным и его молодым заместителем инженером Листенгартеном. Буры вошли в нефтеносный пласт (в продуктивную толщу, как говорят нефтяники). В мае 1933 года из недр Лок-Батана вымахнул гигантский нефтяной фонтан…
Лиде с детства были привычны разговоры геологов. Владимир Львович приезжал домой поздно, спешил к обожаемой дочке, а та, если еще не спала, радостно вдыхала запах нефти, солнца и пустыни, просила: «Расскажи, где был сегодня. Опять в Лок-Батане?» Дядя Миша Никитин часто бывал у них дома, очкастый, со смеющимися глазами. Лида прислушивалась к его разговорам с отцом — вечно о бурении, о пластах, об антиклиналях каких-то. Казалось, для них интереснее была подземная жизнь, чем наземная. Геологические карты, вычерченные отцом, казались Лиде королевствами невиданных на поверхности земли очертаний. И она думала: непременно буду геологом, как папа…
По выходным Владимир Львович давал себе передышку от геологических забот — он играл на виолончели. Бывало, его вольную импровизацию прерывали соседи: что-то там не поделили, разругались и требовали от Владимира Львовича, чтобы он, со свойственной ему справедливостью, рассудил их. Он со вздохом откладывал смычок и шел на кухню мирить соседей.
Талантливый горный инженер Листенгартен стал одним из командиров большой бакинской нефти — главным геологом Сталиннефти, крупнейшего объединения нефтяной промышленности Азербайджана.
В ночь на 27 июля 1937 года Владимира Львовича арестовали. «Папа депутат Баксовета», — сказала при обыске пятнадцатилетняя Лида в наивной надежде, что правило депутатской неприкосновенности заставит незваных ночных «гостей» одуматься. Но те и ухом не повели. «Папа награжден орденом Ленина», — сказала Лида. «Да? — бросил один из них. — Дайте сюда». Он сунул коробочку с орденом Ленина в карман.
В ту ночь «черные вороны» НКВД неутомимо колесили по бакинским улицам. Посвистывал северный ветер, крутя вихри пыли на перекрестках. Взяли в ту ночь и начальника Азнефтеразведки Никитина, и многих других. То была поистине черная ночь для Азнефти.
Давно известно: кровавую карусель 30-х годов привела в движение борьба за власть, укрепление диктатуры Сталина путем насаждения страха. А страх, как некогда подметил Шекспир, «всегдашний спутник неправды».
Кроме политических причин террора, были и личностные. Не любил Иосиф Виссарионович, недоучившийся священник-безбожник, людей значительных, ярких. Их, умников, и всегда-то недолюбливали диктаторы: не слишком ли блестишь? А вот мы тебя — к ногтю, к ногтю! Практика нивелирования мысли, насаждения посредственности быстро распространилась из центра на периферию. Багиров — один из самых верных и жестоких сталинских сатрапов — эту практику применял с особым усердием: тоже умников не жаловал.
И полетели головы. Разгром бакинской интеллигенции был ужасающий. Тысячи людей — активных работников промышленности и культуры — насильственно выдирались из гущи жизни, выслушивали, обмерев, чудовищные обвинения, исчезали в подвалах серого особняка НКВД на улице Шаумяна.
Много лет спустя мне однажды сказал пожилой, пострадавший в те годы человек, знавший бакинского властителя довольно близко:
— Знаете, почему Багиров был такой бешеный? У него была экзема. Его мучил зуд.
Что тут скажешь. Наверное, это и впрямь мучительно: нападает зуд, хочется чесать, раздирать ногтями кожу, а нельзя, на людях приходится сдерживать естественный порыв.
Людям свойственно болеть, а деспоты, как ни странно, тоже люди. Вспомним диктатора Суллу, залившего кровью Рим, — его терзала кожная болезнь (Плутарх назвал ее «вшивой болезнью»).
Но все равно: сочувствия не вызывает. Не медицинского происхождения было «бешенство» Мир Джафара Багирова.
Мать Владимира Львовича Листенгартена поехала хлопотать в Москву: вся надежда была на Вышинского. Уж он-то вспомнит, как его брат, бежавший из бакинской тюрьмы, нашел приют в семье Листенгартенов. Вспомнит гимназиста, которому некогда преподавал латынь. Уж он-то, всесильный генеральный прокурор, велит исправить очевидную ошибку. Мать Владимира Львовича позвонила на квартиру Вышинского и объяснила его жене, кто и по какому поводу к нему обращается. Жена прокурора обещала все передать мужу. И когда мать Владимира Львовича на следующий день, трепеща и надеясь, позвонила снова, ей было сухо сказано: «Андрей Януарьевич ничем не может помочь вашему сыну».