Две недели мы прожили в Кургане. Ежедневно я возил Лиду на лечебную физкультуру и массаж. Наконец доктор Шевцов снял шов — заживление шло нормально.
— Малыш, тебе легче стало ходить?
— Кажется, немного легче.
— Кажется или действительно легче?
— Мне легче ходить, потому что я не хочу тебя огорчать.
— Здорово сформулировано! Молодец, малыш.
— Ты так редко меня хвалишь…
— Как же — редко? Каждый день хвалю тебя, Лидуха. Каждый день радуюсь тому, что мы вместе. А ты?
— Еще бы!
— Сегодня больше любишь?
— Всегда больше!
Мы жили вчетвером в трехкомнатной квартире. Не так уж тесно. Тем не менее нам нужно было разъехаться. Не стану входить в детали и особенности наших отношений, скажу только, что для того, чтобы их, отношения, уберечь от всякого рода шероховатостей, молодая семья должна жить отдельно.
Это легко сказать — а как сделать? Не было в советское время более трудной бытовой проблемы, чем получение квартиры. Даже если у тебя есть деньги на кооперативную.
Я пошел к председателю Солнцевского горсовета (в ту пору Солнцево еще не было районом Москвы, а было городом в Видновском районе Московской области) Киселевой. По-партийному полная и строгая дама выслушала меня с каменным выражением лица. Просмотрела документы — заявление, официальную бумагу из Союза писателей, удостоверяющую мое право (как творческого работника) на дополнительную жилплощадь в 20 кв. метров.
— Ну так, — сказала она. — Вы как ветеран войны и писатель имеете право на трехкомнатную квартиру. А чем ваши дети заслужили право на отдельную квартиру?
— Чем заслужили? — Я, по правде, несколько растерялся от такой постановки вопроса. — Заслуг пока нет, но… молодая перспективная семья… И ведь речь идет о кооперативной квартире.
Киселева холодно ответила, что не может таковую предоставить без разрешения Свиридова — зампредседателя Московского облисполкома. Это был отказ. Она прекрасно знала, и я это тоже понимал, что Свиридов не даст разрешения.
Тем не менее я записался на прием к нему. Восемь лет назад я был у него однажды, когда хлопотал о своей квартире, но в памяти осталось только толстое щекастое лицо с высокомерным выражением. Разумеется, Свиридов меня и вовсе не помнил.
Он встретил меня холодно-вежливо. У него была бритая голова и все то же выражение лица. Я изложил свою просьбу, добавив, что Киселева могла бы предоставить молодой семье квартиру, только если будет его, Александра Самойловича, разрешение.
— А потом придут из нарконтроля, — сказал он, — и дадут Александру Самойловичу нагоняй.
— Но ведь речь идет о кооперативной квартире.
— Все равно, — сказал он. — Нормы жесткие.
Я попросил его принять во внимание мое право на дополнительную площадь, упомянул о том, что я ветеран войны, капитан-лейтенант запаса…
И тут произошло нечто совершенно удивительное. Свиридов улыбнулся. Да, легкая усмешка приподняла уголки его строгих губ, и он сказал:
— А я тоже капитан-лейтенант.
О! Вот это неожиданность: собрались два каплея. И конечно, разговор пошел совсем другой: где, на каком флоте, когда — ну, и все такое. Свиридов служил на Тихоокеанском флоте, был замполитом в дивизионе больших охотников, принимал участие в высадке десанта в корейский порт Сейсин в сорок пятом. Ну, а я ему коротко — о своей войне на Балтике, и, между прочим, подарил свою книгу «Море и берег», взятую «на всякий случай».
Хороший, в общем, получился разговор. И в заключение Свиридов предложил мне написать новое заявление. Мы пожали друг другу руки, и я ушел обнадеженный.
Это было в апреле 1976 года. А в июне в Солнцевский горисполком пришло письмо Свиридова: «В виде исключения разрешается семье сына писателя Войскунского Е. Л. вступление в кооператив… поставить на очередь…»
Вот я и хочу снова и снова вознести хвалу военно-морскому флоту.
Но конечно, прошло еще немало времени, года полтора, прежде чем разрешение, так сказать, материализовалось. В нашем кооперативном доме освободилась квартира — двухкомнатная малогабаритка на 2-м этаже, претендентов в доме не оказалось, и горисполком, хотя и весьма неохотно, утвердил ее предоставление нашему сыну.
Из моего дневника:
3 сентября 1976 г.
Вчера, 2-го, был у Аркадия Стругацкого, он просил приехать. Хороший дружеский разговор. А. пристрастно расспрашивал о моих лит. делах. Говорит, ему понравилась моя повесть о Гангуте (в «Море и береге») — естественным и точным воспроизводством юношеского состояния души. «Мы, — сказал он, — мы с тобой настоящие писатели. Без дураков. И это самое главное». Милый Аркаша… А что для писателя главное? Печататься, не так ли? И вот тут… Определенная нарастает тенденция к ухудшению. Да вот, ты же сам рассказываешь о подонках из «Молодой гвардии», об этом гнусном типчике Ю. Медведеве, который задался целью полностью отсечь от издательства фантастов старшего поколения (кроме А. Казанцева), прежде всего евреев. В нарушение договора, много лет назад подписанного, Медведев изъял из рукописи Стругацких «Пикник на обочине». Аркадий настаивал. Был у зам. главного редактора «Мол. гвардии» Авраменко. Бесполезно…