Выбрать главу

Угрюмым стал Лукодьянов — вот что плохо. Не получилось у нас интересного, как в былые годы, общения. Разговаривал он, как-то странно отвернувшись в сторону. Был необычно малословен. Вдруг пустился в воспоминания о собачке по имени Чомбик, которую у них каким-то образом украли, увели, — Исай рассказывал об этом событии со слезами на глазах.

Он боялся оставаться дома один. В нем словно сломался стержень, и он пал духом.

С тяжелым предчувствием, что это наша последняя встреча, простился я с Исаем накануне нашего отъезда в Москву.

Из моего дневника:

Малеевка, 11 ноября 1982 г.

Вот и случилось то, что случается с людьми в преклонном возрасте. Сегодня по радио объявили о смерти Брежнева: внезапная остановка сердца. Это произошло вчера утром, между 8 и 9 час. Странно: вчера в 10 ч. утра мы выехали на автобусе из Москвы в Малеевку, все участники семинара фантастов и приключенцев. И в пути у меня начался озноб… Озноб и нехорошее самочувствие…

Мы приехали около 12 ч., разместились. У нас с Лидой комната в главном корпусе, внизу, № 2. В 13 ч. открыли семинар, речь держал Кулешов. Потом Беркова прочла список: 13 человек у меня в группе, 13 — у Биленкина и пятеро приключенцев у Ларисы Исаровой. Остаток дня я лечился. В комнате было холодно, выстужено. Электрокамин пришлось включить. На ночь — горчичники.

И утром сегодня я почувствовал себя лучше. В 10 утра я начал занятия своей группы в кинозале. Первым обсуждали большой рассказ Миши Веллера (из Таллина) «Кошелек». Рассказ отличный, в гоголевско-булгаковской традиции. Веллер — сложившийся писатель. Хорошо, что сразу задан семинару высокий уровень. Потом обсудили рассказ Эдика Геворкяна, знакомого мне по московскому семинару.

И вот — объявление по радио. Вспоминаю далекий март 53 г. Тогда было страшно, тревожно: как же теперь без него? Теперь ничего этого нет. Ну, будет другой. А особых перемен ожидать не следует. Политика вершится в сферах, бесконечно далеких от простых смертных. Кончилась ли эпоха стариковского консерватизма или продлится еще какое-то неопределенно долгое время?

Воскр. 14 ноября

Очень много работы. Занимаемся с 10 до 13 и после обеда еще часа 3. Все свободное от занятий время читаю рукописи моих семинаристов. Их чертова дюжина — 12 парней и одна девушка, Людмила Синицына из Душанбе. Кстати, она представила неплохую повесть «Пробный ящик» — написана мужской рукой, не дамское рукоделие. Ребята у меня сильные. Милый Борис Штерн, одессит, работающий теперь в Нижневартовске, прочел два отличных рассказа: лукавые, гротескные, смешные. А утром сегодня обсуждали рассказы Саши Силецкого. Этого Портоса с черными усами (он тоже из московского семинара) я очень люблю.

Обсуждения бурные. Я разрешаю им спорить, перебивать друг друга, а сам только направляю дискуссию и, конечно, заключаю. Слушают меня ребята хорошо, в рот смотрят. Мне приходится нелегко. Вот сегодня при обсуждении Силецкого возник спор о сатире, об авторской позиции, пермяк Пирожников, очень неглупый малый, требовал от Силецкого более определенной гражданской позиции. Веллер возражал: автор не обязан указывать конкретные пути, он имеет дело с изображением жизни и состоянием души. Мне пришлось чуть ли не лекцию прочесть о высоких задачах литературы и, в частности, сатиры.

Вот что мне пришло в голову: мы напоминаем героев «Декамерона». Во Флоренции чума, а мы сидим на загородной вилле и рассказываем друг другу байки. Телефон не работает, мы полностью отрезаны. Приезжающие рассказывают, что центр оцеплен. Продолжается 4-дневный траур. Генсеком, как и ожидалось, избран Андропов…

20 ноября

…С грустью, с щемящим чувством смотрю на моих ребят: трудный, неблагодарный жанр они выбрали. Где издаваться? Силецкий и Бабенко, имеющие десятки публикаций в периодике, не смеют и мечтать о книге. Как-то ненормально все это…

Мы с Димой были званы вчера к нашим семинаристам во 2-й коттедж, провели с ними вечер. Чувствую родство с ними, шумными интеллектуалами, чувствую ответную симпатию и уважение…Набилось полно народу, дым коромыслом, водочка, конечно, без закуски, только апельсин, расщепленный на дольки, — и гляжу на ребят со щемящим чувством и думаю: как жаль, что я не издатель. Я бы издавал хорошие книги. Издал бы Бабенко и Веллера, Покровского и Штерна, Силецкого и Геворкяна… Бедные мальчики! Ходить вам со своей хорошей прозой под холодными взглядами комиздатчиков, всей этой сволочи, усевшейся на выносливом хребте российской словесности.