Выбрать главу

Да, время всё расставляет по местам…

20 марта

Умер Бадигин…

Что это мне Игорь Чернышев сказал? Что, дескать, Тарский предлагает меня на освободившуюся бадигинскую должность (общественную) — председателем комиссии по маринистике? Вряд ли, вряд ли меня — чинами не вышел…

Хм, главным маринистом страны? Хотел бы я стать? Не знаю. Должности, хоть и не административные, пугают меня… вольного литератора на вольных хлебах…

22 марта

Ну вот, вчера в «ЛГ» опубликован список лауреатов лит. премий-84, в том числе и я — «премия им. К. Симонова за роман „Кронштадт“». Сподобился старик Войскунский на 62-м году жизни.

Ну и что теперь? А ничего. Остеохондроз как давил на крестец, так и давит…

С интересом читаю рукопись Стругацких — новую повесть «Хромая судьба», выданную мне Аркадием. Сильная, неординарная проза. Молодцы!

А моя новая повесть — военная, о Ханко, — идет туго. Все еще обдумываю. Поворачиваю так и этак сюжет, характеры… новые действующие лица вдруг возникают и требуют к себе внимания…

Весна. Солнышко светит. Налетают короткие метели — и снова солнце.

Ужасно не хочется стареть.

11 апреля

…В «Технике молодежи» изрядный скандал. Захарченко во 2-м № журнала начал печатать новый роман А. Кларка «Космическая одиссея 2002». И вдруг обнаружили: все советские члены смешанного советско-американского экипажа звездолета носят имена и фамилии видных диссидентов… № 3 журнала, где шло продолжение, весь пошел под нож. А Захарченко — снят решением секретариата ЦК — не комсомола, а КПСС! Снят и зав. отделом литературы «ТМ» Пухов. Так Кларк подложил свинью Базилю. Это очень хорошо, что слетел краснобай Захарченко…

Новая военная повесть захватила меня. Снова гремела артиллерийская гроза над полуостровом Ханко, и стелился черный дым над горящим лесом, и пулеметные трассы перекрещивали по ночам узкие проливы в шхерах. Еще не знали мои герои-однополчане — мальчишки, подросшие к войне, — не знали, какая судьба им приуготовлена, да и я еще не очень-то знал, но роман уже вел меня. Да, повесть понемногу перерастала в роман, и уже возникло, хоть и не вполне определенно, название: «Мир тесен».

Медленно, как и всегда у меня, шел роман, не больше двух страниц в день. Жизнь, разворачиваясь с явным ускорением, обгоняла его.

Ранним вечером 14 мая 1984-го я включил телевизор и сел в кресло. Вошла в гостиную Лида, неся клубок мохера, спицы и недовязанный жакет. Последнее время она увлеклась вязанием.

— Ты совсем как товарищ Расул, — сказал я. — Всё в одной руке держишь.

Когда-то у нас в бакинской школе был такой преподаватель черчения — товарищ Расул. Он по-русски говорил неважно, сердился, когда в классе становилось шумно, кричал: «Я буду ставить вопрос педагисский совет!» Однажды в классе на доске появилась надпись, сделанная кем-то из первой смены (мы учились во второй):

У доски Расул стоял, Тряпку, циркуль и журнал Всё в одной руке держал. Уф, какая молодца!

Товарищ Расул вошел, держа огромный циркуль, линейку и журнал, прочел надпись и очень рассердился. Велел стереть. А написано было каким-то едким желтым мелом, стиралось плохо, дежурный тер, тер тряпкой, но надпись лишь немного поблекла…

— Ты совсем как товарищ Расул, — говорю я вошедшей Лиде.

— Я не товарищ Расул, — говорит она, усаживаясь в свое кресло.

— Конечно, — говорю, — ты не товарищ Расул, но все же есть что-то общее.

— И ничего общего нет. Сегодня будет фигурное катание? Не помню, что показывали в тот вечер по «ящику».

Вдруг я ощутил как бы толчок в душу — вспыхнула мысль: как там Исай? Я снял трубку, набрал бакинский номер Лукодьяновых — и услышал голос Ольги:

— Ой Женя! Только что, только что… пять минут, как Ися умер…

У меня в горле ком, не могу говорить, а она плачет, причитает:

— Мы его три дня как из больницы забрали… он совсем был плох, не вставал, не узнавал меня… со вчерашнего дня без сознания…третий инсульт…

— Завтра прилечу, — говорю. — Без меня не хороните. Я понимал, что жизнь у Исая кончается. Но надеялся, что он доживет до осени: мы с Лидой хотели осенью приехать в Баку. И вот…

Прилетел в Баку ночью. Ольга, предупрежденная мной по телефону, не спала. Сразу открыла дверь.

Исай лежал на столе в черном гробу. Я откинул с лица простыню, снял марлевую маску, пропитанную формалином, — и ужаснулся.