— Послушайте, голубчик, а не лучше ли вам заранее взять один риф? Ветер-то свежий…
"Взять рифы» означает уменьшить площадь парусов.
Передо мной стоял человек, у которого на левом рукаве тужурки сияло множество нашивок — чуть ли не до локтя. У меня же было всего две узенькие полоски… Полагалось бы просто ответить: «Есть, взять рифы!» Но мне было 22 года, и самоуверенности было хоть отбавляй. И я сказал, что пойду на полных парусах, а рифы возьму, когда понадобится.
На лице Галлера светилась та же добрая улыбка. Он повернулся к командиру линкора:
— Ну что же, Владимир Владимирович, разрешим штурману отваливать. При одном условии — минут десять походите, голубчик, по гавани. Мы с командиром посмотрим, а затем уж ложитесь курсом на Петергоф…
Быстро очутившись в катере, я вполголоса сказал краснофлотцам:
— Ребята, Лев Михайлович будет за нами наблюдать. Не подкачайте!
И ребята не подкачали. Мы лихо лавировали по военной гавани, делали такие повороты, что катер чуть не ложился на борт. И все время видели на палубе линкора высокую фигуру Галлера, внимательно наблюдавшего за нами. Мы знали, что имеем дело с прекрасным моряком, тоже влюбленным в шлюпочное дело. Ведь мог же он — начальник штаба флота — в тот день прикрикнуть на своенравного юнца и просто приказать: «Взять рифы!» — и все. Но Галлер хотел подчеркнуть уважение хотя и к маленькому, но все же командиру. И это уважение к младшему — характерная черта его натуры.
[41]
Бывший офицер царского флота капитан 2 ранга Л. М. Галлер, будучи командиром эскадренного миноносца «Туркменец-Ставропольский» — тогда ему было 35 лет, — безоговорочно принял Великую Октябрьскую социалистическую революцию и служил ей верно до конца жизни.
Шесть лет — с 1921 по 1927 год — руководил он штабом флота в самое трудное время восстановления. И сделал очень много.
…Стою на вахте. Утро в Кронштадтской гавани. Склянки пробили 7 часов 30 минут. На мостик штабного корабля «Кречет» поднимается стройная фигура Л. М. Галлера. Он внимательно осматривает стоящие кругом корабли: в порядке ли чехлы на орудиях и приборах, везде ли обтянуты сигнальные фалы. Чуть заметит какое упущение — сейчас же вахтенному начальнику соответствующий семафор — конкретный и поучительный. И как же мы, молодые вахтенные начальники, были горды, когда, отстояв вахту, не получали семафора от Льва Михайловича.
Всех начальников, больших и малых, именовали только по должности: командир главвоенпорта, командир бригады и так далее — воинских званий тогда у нас еще не было. Если же речь заходила о начальнике штаба флота, все — будь то девушка-делопроизводитель, седой портовый служащий или командир бригады кораблей — называли его только по имени и отчеству. Нет, здесь не было и тени фамильярности. Галлера побаивались, авторитет его был непререкаем. Но его и любили всем сердцем.
Галлера знал весь служивый Кронштадт — на заводе и на кораблях, в учебных отрядах и на фортах. Уважение масс — сверху донизу — он снискал прежде всего внимательным и уважительным отношением к каждому человеку рабочему, матросу, командиру. И, безусловно, знанием дела и высокой культурой. Как начальник штаба, Л. М. Галлер был незаменимым помощником начальника Морских сил (наморси) Балтийского моря М. В. Викторова. Приходилось не раз слышать на мостике линкора, как Викторов говорил, обращаясь к командиру линкора:
— Нет, нет, не согласен! Делайте, как сказал Лев Михайлович…
[42]
Галлер никогда не повышал голоса. А если в его присутствии другие начальники давали себе волю и пускали в ход эпитеты, которых не встретишь ни в одной энциклопедии, он как-то сжимался от досады и старался положить этому конец.
В 1930 году парторганизация линкора единодушно приняла Галлера кандидатом в члены партии. В том же году он стал командующим Краснознаменным Балтийским флотом. В эти годы у меня вновь произошла встреча с Галлером, также надолго оставшаяся в памяти. Мы, слушатели академии, получили в штабе флота предписания на стажировку в штабы соединений и на корабли. Сидим на Петровской пристани в Кронштадте, ожидаем катера со своих кораблей. Ждать пришлось долго, мы парились на солнышке и судачили о флотских делах. К пристани подходили катера с начальством. Мы вставали, приветствовали. Никто на нас не обращал внимания. Большие и не очень большие начальники, небрежно козырнув, спешили по своим делам, а катера быстро отваливали от пристани и возвращались на рейд.
И вдруг видим: в воротах гавани появился всем известный паровой линкоровский катер с сияющей ярче солнца медной трубой. На носу трепетал флаг комфлота.
— Командующий!.. — пронеслось по пристани. Все повскакали на ноги, подтянулись. Катер подлетел к пристани. С него неторопливо сошел Л. М. Галлер, сопровождаемый группой штабных командиров. Осмотрев стоявших на пристани, он приблизился к нам и спросил:
— А вы, товарищи, кого ждете?
Мы представились и доложили, что ждем катера. Лев Михайлович оживился.
— А, академики? Это очень хорошо… С какого курса? Где раньше плавали?
Говорил он с нами долго. Когда очередь дошла до меня, я доложил:
— Бывший штурман линкора «Марат». Назначен в штаб бригады траления и заграждения.
Лев Михайлович, как всегда, поправил пальцем свои маленькие усики и улыбнулся:
— Как же, как же, помню, голубчик… Ну, а вы парусный спорт в академии не забросили? Помню, как хорошо вы раньше ходили в свежий ветер…
Я был удивлен и польщен его памятью.
[43]
Лев Михайлович повернулся и сказал старшине катера — усатому боцману-сверхсрочнику:
— Иван Николаевич! Развезите товарищей по кораблям.
Мы молча сели в катер и долго следили за удаляющейся высокой фигурой комфлота… В то утро к пристани подходило немало катеров, многим начальникам мы отдавали честь, но никто не поинтересовался нами. А комфлота не только заговорил с нами, но и выделил нам свой катер. Таким всегда и везде был этот человек.
Помню, в 1939 году, в самый разгар боевых действий на Карельском перешейке, Галлер позвонил из Москвы — он уже был начальником Главного морского штаба — и вызвал меня (я тогда возглавлял штаб флота), выслушал доклад об обстановке, а к концу разговора сказал:
— Да, еще один вопрос: скажите, пожалуйста, голубчик, что, на буксире «КП-5» все тот же капитан?
И Лев Михайлович назвал имя, отчество и фамилию. Увы, я не знал, что ответить. А Лев Михайлович деликатно заметил:
— Ничего, не смущайтесь, при случае узнайте, пожалуйста, и сообщите мне… Я помню его как одного из лучших капитанов…
И как же был обрадован этот старый моряк, когда я сказал ему, что начальник Главного морского штаба интересуется его судьбой…
Аккуратность и четкость в работе Льва Михайловича была изумительная. Докладывать ему оперативную обстановку было очень трудно. Лев Михайлович задавал множество уточняющих вопросов, и если мы не могли сразу ответить, он, не повышая голоса и не возмущаясь, с укором замечал:
— Как же так, голубчик, это же очень важно для понимания общей обстановки. Пожалуйста, уточните и доложите…
При этом он всегда делал ударение только на слово «пожалуйста».
В годы Великой Отечественной войны, а еще больше по окончании ее мне довелось работать в различных должностях в Главном морском штабе, и поэтому я очень близко соприкасался со Львом Михайловичем. Ему было
[44]
уже за шестьдесят, а его работоспособности могли позавидовать тридцатилетние. Жил он в маленькой комнате — позади своего служебного кабинета. Бывало, в выходной день пройдется по улице Горького и через час опять за работой.
В июле на флот, и в частности к нам на «Марат», прибыли из училища комсостава первые выпускники — краскомы. Встретили их дружески. Служба пошла более четко и весело. Отличное пополнение! Г. А. Вербовик, И Д. Снитко, А. А. Руль, И. И. Грен и другие бывшие матросы, героически сражавшиеся с белыми под Петроградом, теперь получили высшее военно-морское образование. В годы Великой Отечественной войны все они прославились боевыми делами.