Как интересно было с ними работать!
Помню, на тренировке сигнальщиков я заметил, что некоторые флаги слегка порваны, наверно, какие-либо заусеницы появились на тонких стальных тросах — фалах. Говорю старшине Быстрову:
— Пока эти флаги отложите, будет время — почините.
На следующий день прихожу на мостик и вижу: все флаги тщательно заштопаны. Спрашиваю Быстрова:
— Когда вы успели?
— Да вот ребята вчера услышали наш разговор и вечером после ужина разом все перечинили…
Старшина улыбался, и я тоже…
Много разных походов на шлюпках под парусами совершили мы с ребятами в те годы. Со многими товарищами из комсомольского пополнения я до сих пор встречаюсь. Худенький чернявый паренек с «Марата» В. Гарновский стал неплохим моряком и писателем. Низенький, подвижный, как ртуть, Н. Чебуров ныне капитан дальнего плавания, обошел все моря и океаны земного шара.
[53]
Почем знать, может, решение навсегда остаться на море созрело у него еще во время службы на «Марате»? Аккуратный, собранный, рассудительный и спокойный, Гончаренко стал отличным преподавателем. Много лет жизни отдал морской службе Л. Лытаев. Не перечислить всех этих ребят, которые, как и тысячи других комсомольцев двадцатых годов, не жалея сил, трудились, возрождая наш Военно-Морской Флот.
[54]
ПО ТРЕМ ОКЕАНАМ
Зимой 1923 года я учился на Высших специальных курсах командного состава флота. Дни были загружены до предела, казалось, скучать было некогда, но никогда еще я с таким нетерпением не ожидал лета. Дело в том, что нас предупредили: предстоит большое плавание. Назвали и корабль, на котором мы пойдем, — посыльное судно «Воровский». Конечно, мы постарались все разузнать об этом корабле.
Это бывшая американская яхта, купленная русским правительством во время первой мировой войны. Назвали ее «Ярославной», вооружили и включили в состав флотилии Северного Ледовитого океана. Теперь корабль носит имя выдающегося советского дипломата В. В. Воровского, погибшего от рук белогвардейцев. Несмотря на малый тоннаж, яхта очень мореходна.
После гражданской войны корабль нуждался в большом восстановительном ремонте. Эти работы продолжались и когда мы прибыли в Архангельск. Пришлось и нам засучить рукава.
Командовал «Воровским» А. С. Максимов, шестидесятилетний, но очень крепкий, с бородкой клинышком и обвислыми усами. Говорил он тихо, с заметным прибалтийским акцентом.
Мы знали, что это опытнейший моряк, обошедший чуть ли не все моря и океаны. В 1904 году, перед началом русско-японской войны, молодой офицер добился назначения в Порт-Артур. Командовал миноносцем «Бесшумный», участвовал в боях. Смелый, талантливый, он успешно продвигался по службе, получал все новые чины, но не кичился, не сторонился матросской массы. И не случайно после февральской революции на митинге,
[55]
на котором присутствовало 60 тысяч моряков, вице-адмирал А. С. Максимов был единодушно избран командующим Балтийским флотом. С возмущением восприняли это его бывшие друзья из высшего морского офицерства. Кто только ни уговаривал его отказаться от должности, вплоть до Керенского. Но Максимов остался на посту и с честью оправдал доверие революционных матросов. После Октября он занимал высокие должности на флоте. Когда встал вопрос, кому поручить командовать «Воровским», первым советским кораблем, отправлявшимся в столь далекий поход, В. И. Ленин без колебаний утвердил кандидатуру А. С. Максимова.
Старшим помощником и одновременно военкомом был у нас П. И. Смирнов, в гражданскую войну командовавший Днепровской военной флотилией.
…12 июля 1923 года под грохот орудийного салюта мы отдали швартовы. Белое море встретило холодным дождем и густым туманом. «Воровский» осторожно двигался среди торчавших из воды мачт и труб кораблей, затопленных белыми во время их бегства из Архангельска.
Хмурая погода была и в Баренцевом море. Солнышко появилось лишь, когда мы вошли в Норвежское море.
Стоял полярный день. Я принимал вахту в полночь, а все еще светило солнце. Нежно-розовое, оно коснулось горизонта, но погружаться в воду не спешило. Все вокруг было залито призрачным розовато-голубым светом. Сдавая мне вахту, слушатель нашего класса мой приятель Е. Е. Пивоваров протянул руку:
— Гляди.
Стая китов сопровождала корабль. Их черные спины отчетливо выделялись на пологой волне. В воздух то и дело взлетали высокие белые фонтаны.
— Красиво! — послышался голос руководителя штурманского класса Н. А. Сакеллари. Маленький, круглый, коротконогий, он невольно вызывал улыбку. Несведущий никак не подумает, что перед ним опытнейший мореход, ученый, прекрасный преподаватель, автор многих трудов по кораблевождению. Определив по солнцу место корабля, он сделал отметку на карте, что-то пошептал, производя расчеты. Снова полюбовался морем и китовыми фонтанами, пошутил:
— Смотрите, не очень заглядывайтесь на них. Ну, а я — спать. Спокойной ночи!
[56]
Он, как шарик, скатился по трапу. Вскоре ушел и командир.
Теперь вся ответственность на мне. Кто стоял в молодости ходовую вахту, да еще ночью, когда вся свободная команда спит и из головы не выходит одна мысль, что ты ведешь корабль, что от тебя зависит, повернуть налево или направо, — тот меня поймет. Тревога и гордость… Хожу по мостику, придирчиво проверяю, как держит курс худенький, стройный краснофлотец Петр Гаврилов — наш будущий флотский поэт. Насупившись, он не сводит глаз с катушки компаса.
Меня томит молчание. Хочется отвести душу. Но вахтенного сигнальщика и рулевого отвлекать от работы не разрешается. Всматриваюсь в линию горизонта. Вода, только вода вокруг. Равномерно дышат машины. И вдруг мягкий, но довольно сильный толчок. Испуганно гляжу вперед. Вода чиста. Бросаюсь к машинному телеграфу, перевожу его рукоятки на «стоп». И сейчас же к карте. Цифры на ней показывают: под нами — колоссальные глубины, никаких мелей здесь быть но может.
На мостик взбегают встревоженные командир, военком и старший штурман.
Максимов в бинокль осматривает море, Сакеллари что-то шепчет над картой. Из машины сообщают, что там все в порядке. А я все никак не опомнюсь. Что же произошло? Командир корабля, продолжая осматривать горизонт, не торопясь спрашивает:
— Товарищ Пантелеев, куда же вы въехали? На вахте надо быть внимательнее…
Молчу. Тягостные минуты… Командир опустил бинокль, медленно подошел к телеграфу, дал машинам малый ход, затем довел его до полного. Так же спокойно, тоном хорошего учителя произнес:
— Киты любят спать, качаясь на волне, как в люльке… Вот мы и ранили беднягу. Смотрите, след остался на поверхности, — командир указал рукой на темное пятно за кормой.
И вновь все ушли с мостика. Я опять остался один. Терзаюсь одной думой: можно ли было рассмотреть спящего кита? А может, этот кит сам наткнулся на форштевень, пересекая нам курс?
[57]
…Как только мы повернули на юг, стало заметно темнеть. Солнце на ночь уже скрывалось за горизонтом. В Английском канале попали в поток самых различных судов. Тут и красавцы океанские лайнеры, и неуклюжие, сидящие в воде по самую палубу, тихоходные «купцы», и старинные рыбацкие боты с темно-коричневыми парусами… Все это двигалось в различных направлениях. Одни быстро обгоняли нас, другие шли навстречу или пересекали нам курс. «Идем, как в толпе по улице, — шутили мы на вахте, — только и гляди, чтобы кого-нибудь не задеть…»
Ночью вокруг сверкала масса огней: белых, зеленых, красных… Они непрестанно перемещались, и им подмигивали маяки с английского и французского берегов. Приходилось глядеть во все глаза, чтобы не вылезть на отмель — банку или не пропороть чей-то борт.
Командир корабля всю ночь стоял на мостике, опершись на стойку машинного телеграфа. Спокойно отдавал приказания вахтенному начальнику: