Таким образом, Наливкин, у которого была заслуженная репутация «лучшего и почти единственного действительного знатока местного края»[84], несколько лет был именно тем человеком, который непосредственно руководил политикой русской власти в сфере туземного образования в масштабах всего Туркестанского генерал-губернаторства. В историографии деятельность Наливкина на этом поприще обычно характеризуется как «просветительская» и «прогрессивная»[85]. Однако саму образовательную политику российской власти историки характеризует часто как «великодержавно-шовинистическую» и «русификаторскую»[86]. Причем в этом несколько прямолинейном определении есть, безусловно, доля истины.
Наливкин, рассуждая в книге «Туземцы раньше и теперь» об этом периоде, пишет, что генерал-губернатор Розенбах создал секретную комиссию, чтобы выяснить, какой должна быть русская политика в сфере образования. Комиссия, в составе которой, судя по всему, был и Наливкин, пришла к выводу, что пока туземцы остаются мусульманами «успешная русификация» их невозможна, причем «не может быть даже и разговоров об обращении их в христианство», но, тем не менее, распространение знаний русского языка и общеобразовательных предметов желательно, так как оно послужит «постепенному интеллектуальному сближению с нами туземцев и к устранению предубеждений против нас». Однако, как признается Наливкин, «за спиной этих слов» все-таки стояли «надежды» некоторой части русского общества «…на возможность русификации инородцев путем распространения среди них знаний русского языка…»[87]. Наливкин вроде бы не был сторонником такой радикальной точки зрения, но его деятельность в качестве инспектора мусульманских учреждений и русско-туземных школ являлась, вне всякого сомнения, элементом колониальной политики. Будучи едва ли не единственным русским экспертом по мусульманскому образованию, он писал о его догматизме и схоластике, об отсутствии развивающих дисциплин и преподавательских методик, о примитивной организации учебного процесса и т. д.[88] В качестве администратора Наливкин, следуя своим прогрессистским взглядам, выступал за усиление контроля над мусульманской средней и высшей школой, введение русского языка и светских предметов как обязательных в программу обучения в них и постепенное преобразование мусульманских школ в русско-туземные[89]. Некоторые его предложения в этой области были даже отвергнуты начальством из-за боязни возможного возмущения мусульман[90].
В этот период своей службы Наливкин активно сотрудничал с выпускниками Казанской духовной академии – Н.п. Остроумовым[91] и М.А. Миропиевым. Последний, характеризуя Наливкина весьма положительно, писал об ошибочности его увольнения с должности 3-го инспектора и отказа от предлагаемых им реформ туземного образования[92]. Тот же Миропиев утверждал, что русские явились в Туркестан «…в качестве пионеров русской цивилизации, проводя в покоренную туземную народную массу разными путями русские взгляды, порядки, обычаи и привычки…», и считал необходимым «перевоспитание души» туземцев, не исключая превращение их в русских и православных[93].
В этой связи интерес представляет оценка, которую дал Наливкину историк П.П. Литвинов в книге «Государство и ислам в Русском Туркестане» (1998). Этот автор стоит несколько особняком в современной историографии, и пафос его исследования заключается скорее в том, чтобы защитить русскую колониальную политику в Средней Азии от несправедливых нападок и обвинений во всех смертных грехах. В литвиновском изображении Наливкин превращается в эффективного колонизатора, который благодаря своим знаниям языка, обычаев, психологии, своему опыту и связям среди туземцев сумел добиться снижения антирусских настроений, добиться соблюдения «требуемых от всех подданных» норм уважения к высшей власти, «примирить интересы российской государственности и мусульманской религиозной школы»[94]. Такое мнение вроде бы противоречит словам самого Наливкина, который позднее, в книге «Туземцы раньше и теперь», пишет о профанации образовательной политики русской власти в Туркестане и ее фактическом провале. Однако полное разочарование и переосмысление наступило только в тот момент, когда бывший заведующий всеми мусульманскими и русско-туземными школами оказался в роли радикального оппонента власти. В 18801890-е гг. Наливкин вряд ли был так категоричен, и его оценка Литвиновым выглядит вполне уместной.
85
2
86
87
88
См.
89
3-й инспектор писал в своем отчете: «…По всей вероятности, наиболее разумным было бы постепенное преобразование мадраса или по крайней мере главные из них в нечто подобное существующим русско-туземным училищам, но уже не для детей, а для взрослых, при условии возможного расширения учебной программы и введения в нее таких предметов преподавания, которые, отсутствуя ныне в практикуемой обычной программе мадраса, должны быть признаны полезными и необходимыми…» (Цит. по:
90
Я хочу заметить, что планы Наливкина по преобразованию мусульманской школы могли выглядеть в свое время весьма консервативными. Тогда еще продолжало господствовать либеральное убеждение, что ислам сам под натиском прогресса постепенно уступит свои позиции. Легализация мусульманских школ и работа с ними с этой точки зрения казались немыслимой уступкой архаичным представлениям. Этот парадокс хорошо виден в «Воспоминаниях администратора» А.И. Термена. Работая участковым приставом в Самаркандской области в 1899 г., Термен пришел к выводу, что туземцами нужно управлять не «слабыми» русскими законами, а теми законами, «под сенью которых» сложились их нравы и привычки. Ссылаясь на биологические законы, по аналогии с которыми происходит прогресс в обществе, Термен предлагал использовать ислам и шариат в управлении туземцами, постепенно, через русское образование, меняя местный уклад жизни. Губернатор Самаркандской области, ознакомившись с этими предложениями, сказал: «Я не думал, что Термен такой
91
Остроумов полностью разделял мнение Наливкина о том, что русская власть должна контролировать мусульманское образование в Туркестане (См.:
92
94