В истории этих преобразований выделяют три основных периода: первый — начавшаяся ещё при Хрущёве подготовка кадров и разработка самих экономических преобразований вплоть до 1965 года; второй — с сентября 1965-го по август 1968 года, то время, когда экономическое реформирование поддерживалось руководством страны, реформы были приняты обществом и развивались — вплоть до того момента, когда события в Чехословакии показали: экономическое реформирование неотделимо от политического, какие бы усилия к такому разделению ни прилагались.
Суть косыгинской реформы свелась к некоторому (очень незначительному) расширению хозяйственной самостоятельности предприятий. Предполагалось, что государство, разрешающее хозяйственникам оставлять в своём распоряжении часть заработанных денег, получит в ответ повышение производительности труда, рост качества и увеличение выпуска продукции, особенно той, которая необходима для повышения жизненного уровня населения.
При этом государство отказывалось не только от либерализации ценообразования, ставшей камнем преткновения для многих реформаторов из Восточной Европы, но даже от ликвидации системы централизованного планирования. Косыгинская реформа была несравнимо более робкой, чем те преобразования, которые допускали у себя Тито, Дубчек и Кадар.
Примеры югославских преобразований, реформы в Венгрии и чехословацкий «социализм с человеческим лицом» показали, что одна реформа по цепочке влечёт за собой следующую, и так до бесконечности. Только это, конечно, не бесконечность, здесь жизнь далека от математики. Это просто возникновение другой общественно-политической формации. Поэтому после Пражской весны образца 1968 года кончилась и страсть к реформированию. Николай Иванович Рыжков, бывший Председатель Совета Министров СССР, в своей книге «Десять лет великих потрясений» писал: «Реформу начали откровенно и резко скручивать в конце 60-х. Опять-таки внизу, на производстве, это чувствовалось особенно отчётливо и вольно: только вздохнули, как кислород вновь перекрывают… Те, кто сразу усмотрел в экономических преобразованиях угрозу политической стабильности, только повода дожидались, чтобы эту реформу придушить. И повод подоспел. Весна 68-го, пражская весна, не на шутку перепугала столпов и охранителей догматической идеологии»{52}. Уже на декабрьском (1969) пленуме ЦК КПСС прозвучали старые речевые обороты. Партия оперировала всё теми же требованиями «использовать резервы производства», «усилить дисциплину», «ужесточить режим экономии». То есть экономическая стимуляция опять сменялась иерархическим подчинением в рамках командно-административной системы.
Третья стадия реформ, впрочем, продолжалась до начала 1974 года, пока они, наконец, окончательно не потеряли поддержку высшего руководства страны. В то самое время, когда происходил косыгинский эксперимент, в Западной Сибири был разведан целый комплекс нефтегазовых месторождений. Это были не просто точечные источники, а целые нефтегазовые провинции. Теперь можно было несколько лет, а то и десятилетий, легко латать любые дыры в экономике. За десять лет, с 1970 по 1980 год, когда полным ходом вводились в эксплуатацию новые месторождения, добыча нефти в Западной Сибири выросла с 31 миллиона до 312 миллионов тонн, добыча газа за этот срок — с 9,5 миллиарда до 156 миллиардов кубических метров{53}. Нефть и газ легко конвертировались в доллары, доллары превращались в оборудование и продовольствие, и не было в этой цепочке места совершенствованию производства — зачем оно, когда недостающее можно докупить за границей, не изменяя текущего уклада жизни.
Наступило, наконец, постепенное выхолащивание реформ одновременно с общим подорожанием нефти на мировом рынке, и валютный поток окончательно смыл все экономические конструкции и идеи реформирования экономики по-советски.
И вот в наше повествование снова вторгается образ Косыгина как двойника Полякова, образца для уже ставшего известным автомобилестроителя.
После политической склоки конца пятидесятых годов, когда Хрущёв планомерно избавился от всех своих политических соперников или просто равновеликих инициативных фигур — от Булганина до Жукова, когда родилось знаменитое «и примкнувший к ним Шепилов», Косыгин уцелел и даже вырос в чинах.
В 1960 году он стал первым заместителем главы советского правительства, то есть самого Хрущёва, и членом Президиума ЦК (это уже после смещения Хрущёва вернутся старые названия высших органов власти). И именно в этот момент к Косыгину можно полноправно применить термин «технократ» — мемуаристы неоднократно подчёркивают собственные слова Косыгина, что он — «главный инженер страны».
Историк АВТОВАЗа Александр Степанов пишет: «Их очень многое, даже чисто внешне, роднит. Поражает явная схожесть портретных характеристик генерального директора автозавода, которые мы многократно встречаем в книге А. А. Шаврина (имеется в виду книга «В. Н. Поляков глазами современников». — В. Б.), и премьера правительства, которую дал его непосредственный подчинённый: «Косыгин не выделялся среди окружающих: худощавый, высокий, со спокойным взглядом внимательных глаз; некоторая суховатость, сдержанность; он никогда не грубил, не кричал, не стучал кулаком по столу, разговаривал ровно, очень редко смеялся. Всё это не мешало ему прерывать отдельных «ораторов», которые, излагая простой вопрос, начинали произносить длинную речь; умел… радоваться шутке, был добрым и честным человеком…».
И ещё одна зарисовка к личности председателя правительства СССР, опубликованная в американском журнале «Ньюсуик» в 1964 году как реакция на назначение А. Н. Косыгина вторым лицом государства и полностью проецирующаяся на личность Виктора Полякова: «Человек такого типа мог бы возглавить крупную корпорацию вроде «Форда»… но не кажется способным руководить политической партией… Косыгин поднялся наверх главным образом благодаря своей абсолютной преданности любому делу, которым он занимался, начиная с работы на ленинградской текстильной фабрике… Пристрастие Косыгина к логике будет полезно для русской экономики, да и во многих других областях оно окажется новшеством…»
Бывший кремлёвский врач Е. И. Чазов писал о Косыгине: «Он был немногословен, его эрудиция позволяла ему быстро ориентироваться в ситуациях; порой он бывал резок, но всегда в пределах определённых рамок корректности… был сдержан, иногда резок в высказываниях, но весьма прост и не любил словопрений, восхвалений и подхалимства». По мнению Александра Степанова, многие узнают в этом портрете именно Виктора Полякова{54}.
Дело, конечно, не только во внешнем сходстве и сходстве привычек, эти люди, как говорится, «комплиментарные друг другу», оказались в нужное время в нужном месте. И — вместе.
После октябрьских событий 1964 года, когда Хрущёв, хоть и вынужденно, бескровно ушёл в отставку, Косыгин стал советским аналогом премьер-министра, то есть предсовмина, как говорили и даже писали в некоторых бумагах, сокращая эту должность для быстроты. Именно с него начинается новое значение этого поста в советской табели о рангах — значение исключительно хозяйственное, лишённое политических амбиций и возможности жёсткого подчинения себе силовых ведомств. Хотя в 1966 году советский премьер и разводил на переговорах в Ташкенте две поссорившиеся страны — Пакистан и Индию (события, получившие широкое отражение в городском фольклоре, так называемый «индо-пакистанский инцидент»), но Косыгин не лез в международные дела, как не лез и руководить тогдашними силовиками. Даже Комитет государственной безопасности, что имел формальную приставку в названии «при Совете министров СССР», был вотчиной политического руководства, а отнюдь не государственного (то есть хозяйственного).
Именно попытка реформирования экономики стала главным делом Косыгина, точно так же, как создание советского народного автомобиля стало главным делом Виктора Полякова, несмотря на все последующие регалии и звания основателя АВТОВАЗа.