На радио во время войны, кстати, работали многие: из Лондона вещал знаменитый писатель Оруэлл, на римской волне, подчинённой Муссолини, бормотал что-то, не понимая своего положения, американский поэт Эзра Паунд, а из Уфы на Италию говорил Пальмиро Тольятти. Идеология и пропаганда сшибались в воздухе в невидимом глазу движении электромагнитных волн.
Одним из бойцов, а вернее, полководцев этого фронта был Пальмиро Тольятти, второй человек в итальянской компартии, а после ареста Грамши ставший первым.
В эвакуации он был в Уфе. Именно там находилась радиостанция имени Коминтерна. «Меньше всего Тольятти щадил себя. Хотя он мог пользоваться специальным буфетом обкома ВКП(б) на улице Советской, ограничивал себя лишь молоком, хлебом и зелёным недозрелым кофе, который сам для себя жарил на старой ржавой сковородке. Только с наступлением лета сорок второго года, когда в Уфу приехала жена одного из его партийных соратников, Тольятти стал иногда питаться как европейский цивилизованный человек»{73}. Пишут о том, как жена делала ему спагетти и цыпленка, зажаренного по-флорентийски, — всё это кажется фантастикой. Во-первых, из-за того, что в голодное военное время даже по карточкам было невозможно отоварить мясо. Нет, коминтерновцам могли его и выдать, но где взять спагетти в СССР в 1943 году… Во-вторых, Тольятти, как и наш герой Виктор Поляков (а в этот момент он едет на своей полуторке на финском фронте и ещё не знает, как его судьба сомкнётся с судьбой итальянского политика — вернее, с судьбой его имени), так вот, Тольятти, как и Поляков, — аскетичен.
Эта аскеза накладывается на южный пафос и темперамент. «Богатство и благополучие даётся лишь тем, кто принял причастие дьявола, — по воспоминаниям современников, часто произносил Тольятти. — Воин света свободен в своих поступках, он раб только своей мечты!» Это пафос, с которым проповедовали на Апеннинах первые христианские монахи.
В сорок четвёртом Пальмиро Тольятти возвращается в Италию (Виктор Поляков движется на восток — в предчувствии войны с Японией).
Тольятти, один из самых влиятельных в Италии людей, имел и соответствующих врагов. В сорок восьмом в него четыре раза выстрелили на митинге. Тольятти заслонила его жена Леонилвде Йотти. Она, кстати, представляла удивительный образец политического долголетия. Первый раз Йотти победила на выборах в сорок шестом, а в девяносто девятом ушла с депутатского поста по болезни. Она пережила Еврокоммунизм, красные бригады, пережила СССР, где бывала с визитами. Несколько дней ей не хватило до того, чтобы узнать об отставке Ельцина — если, конечно, это бы её заинтересовало. Одним словом, и Тольятти, и его супруга были личностями колоритными.
Ну а тогда, в августе 1964 года, Пальмиро Тольятти приехал в Крым. Владимир Свистов, многолетний работник пионерского лагеря «Артек», вспоминал: «А генсек итальянской компартии Пальмиро Тольятти в Артеке… умер. Приехал в 1964 году гостем Всесоюзного сбора октябрятских вожатых, и прямо на празднике его сразил инсульт. Целую неделю лежал в детском изоляторе моего «Морского», ему сделали операцию, но он скончался, и его проводили в Италию…»{74}
Итак, 21 августа Пальмиро Тольятти умер. Поскольку это был руководитель крупной компартии, то по всему Советскому Союзу прошли траурные митинги. На одном из них, что проходил неделю спустя после его смерти на ставропольском заводе ртутных выпрямителей, впервые предложили переименовать город. Вслед слесарю Базылишину, что говорил о большой чести для жителей, которую им окажут переименовав город, на другом митинге выступил бригадир строителей Гармаш. Он предложил обратиться в Президиум Верховного Совета РСФСР (а именно там принимались первичные решения о переименованиях): «Пусть новое имя города явится новым вдохновением в борьбе». И это предложение отнюдь не казалось присутствовавшим неуместным — его поддержали многие.
Надо сказать, что Куйбышевская область имела особую связь с Тольятти, и не только с ним, но и с самой историей коммунистического движения. В Куйбышев были во время войны эвакуированы посольства и представительства многих стран. Это был по-настоящему международный город. Но для Коминтерна этот город стал особым — конечной точкой на карте — не Кремль, не Москва, не какая-нибудь из дач Сталина. В Куйбышеве распускали Коминтерн. Малым составом руководства, по представлению американской делегации, но, понятное дело, роспуск был уже подготовлен в Москве. Никакая делегация не могла бы сделать этого, если бы решение не было бы решением одного, главного человека, что пыхтел в Кремле своей трубкой, набитой табаком из потрошёных папирос «Герцеговина Флор».
Американцев выслушали, приняли к сведению, Георгий Димитров сделал отчётный доклад, и после заключительной речи Дмитрия Мануильского Коминтерн перестал существовать. Могущественная организация, название которой бродило по всему миру как призрак, растворилась в волжской воде, в сыром воздухе над самарской землёй. Впрочем, всё же — не над самарской землёй, а над Куйбышевской областью.
Тольятти вернулся в Уфу, и сотрудники радиостанции спросили его в шутку: «Нас уволили?»
Но он серьёзно посмотрел на них и сказал: «Да».
Так что связь Пальмиро Тольятти с этими местами вовсе не такая уж натянутая (правда, далёкая от официальной простоты истории). Именно здесь начался особый путь итальянской компартии.
И вот внезапно ночью Прасолову позвонили из Москвы и сообщили, что на следующий день главная газета страны «Правда» напечатает указ Президиума Верховного Совета РСФСР о переименовании Ставрополя-на-Волге в Тольятти. Круг замкнулся.
Всё произошло быстро — для инициаторов этого переименования даже неожиданно быстро. При этом далеко не все были рады перемене, в горком писали обиженные письма. Сам Прасолов рассказывал об одном, в котором сердитый человек писал, что, дескать, за дела? Давайте мы самого Прасолова убьём и назовём город в его честь. По крайней мере, будет не это чудное иностранное имя, а нормальное, русское.
Дальше — больше. На следующий день было назначено полтора десятка свадеб. Первой же паре вручили ключи от двухкомнатной квартиры — неслыханное счастье по тем временам. Слесарь и каменщица, что регистрировали свой брак в тот день первыми, сами того не ожидая, стали первыми мужем и женой в Тольятти. А ещё через день в городском роддоме молодая работница Тамара Семёнова родила мальчика. В книге краеведа Овсянникова приводятся её воспоминания: «В тот день, едва оправившись от родов, я лежала в палате, когда вошла заведующая отделением и сказала: «Женщины, у кого мальчики, надо назвать именем Пальмиро». Тут же раздались возгласы: «Да ни за что!», а я подумала: звучит красиво, похоже на Павла. И говорю: «Я согласна!» Что тут началось! Мне сообщили, что городское начальство обещало выделить квартиру семье, которая так назовёт мальчика, подарки. Срочно сменили бельё, навели порядок, даже дыры на стенах заклеили и уже тогда запустили корреспондента. Потом пустили мужа в палату, чего никогда не бывало. Через некоторое время была торжественная регистрация. А потом нам действительно выделили двухкомнатную квартиру, правда, не новую, как обещали, а освободившуюся, но мы и так были рады…»{75}
Прасолов был не самым покладистым партийным чиновником, и его то и дело хотели куда-то подвинуть. Однажды чуть не послали в школу КГБ, да оказалось, что его дядя был осуждён по той самой знаменитой «пятьдесят восьмой». «Несколько раз ему предлагали переехать в Самару, обещали хорошую должность, но из города он категорически отказался уезжать. Сейчас он изредка гуляет по улице К. Маркса, кивает знакомым и жалеет, что «силы уже не те», а те, основные свои силы он отдал городу, его процветанию, его благополучию»{76}.
Главное в другом — он был настоящим гением места.
А ведь иногда кажется, что имя Тольятти Ставрополь получил именно в честь автомобильного проекта, после, а не до того, как там стали строить завод. Действительно, в этом много от Атлантиды — частично скрывшийся под водой город, действительно многочисленные сближения со страной на юге Европы.