Экономика АВТОВАЗа стала объектом специального монографического исследования, автором которого был заместитель генерального директора по экономике и финансам П. М. Кацура. Появились и диссертационные исследования по экономике АВТОВАЗа. Работы по созданию и внедрению комплексной системы организации производства труда, управления и заработной платы на Волжском автозаводе были отмечены Государственной премией СССР 1980 года в области науки и техники»{101}.
Николай Иванович Бех вспоминал: «В момент становления КамАЗа одновременно с технологией мы очень много переняли с ВАЗа сугубо организационных принципов. Тоже чуть ли не один к одному. Строгий документооборот, чётко расписанные функциональные обязанности, документально зафиксированные взаимоотношения между структурами, алгоритмы, что отлично доказало свою жизнеспособность в Тольятти.
Я жёстко внедрял всё это — системы управленческие, организационные, технологические. А начни тогда экспериментировать, пойди методом проб и ошибок (зато своё!) на таком огромном и ответственном производстве, как литейный завод КамАЗа, — пятнадцать тысяч человек работающих, — думаю, мог и костей не собрать»{102}.
В каком-то смысле Поляков оставался руководителем того типа, что сформировался ещё в жёсткое сталинское время. То есть время персональной ответственности за каждый болт и за каждую гайку.
Работники министерства отмечали главное, что отличало стиль работы Полякова, — огромная личная вовлечённость во все проблемы: «Он сам должен был вникнуть во все вопросы, в том числе и во многие мелочи. Кончилось всё это очень быстро тем, что он просто увяз в огромном количестве проблем, которые были у каждого завода. А это огромный список предприятий — начиная с ВАЗа и КамАЗа и кончая каким-нибудь Джанкойским заводом по производству прицепов. А у прицепов такая куча проблем, простенькая машина, а столько всяких хитростей, которые нужно решать с немалыми капиталовложениями. Заводы клапанов, заводы амортизаторов, электрооборудования, весь куст заводов по производству подшипников, которые тоже входили в Министерство автомобилестроения».
Есть и другая сторона, о которой писал Евгений Артёмович Башинджагян: «…Отдавая дань исключительным способностям В. Н. Полякова, особо его способности концентрировать внимание на отдельных важных проблемах и настойчивости в их решении, я в то же время не мог отрешиться от мысли, что он не полностью свободен от болезни, поражающей больших руководителей поздней советской формации, — абсолютной уверенности, что он и только он занят главными вопросами; остальные тоже могут решать нужные задачи, но абсолютным является то, чем занят именно он. И в оценке важности вопроса он, как руководитель, ошибаться не может»{103}.
А это замечание Башинджагяна дорогого стоит: он, как и Поляков, был беззаветно предан делу, но при этом совершенно лишён чинопочитания. Чрезвычайно уважая Полякова как руководителя, он, по свидетельствам современников, мог позволить себе спорить и не соглашаться с ним, и никогда не подлаживался ни под генерального директора, ни — впоследствии — под министра. При этом Башинджагян никогда не приуменьшал роли Полякова в создании особого ритма работы, системы контроля, и становится ясно: даже спорный вопрос распыления сил, некоторой мелочности в задачах не отменяет введённого Поляковым стиля жизни руководителей.
В замечательной книге Александра Бека «Новое назначение» описан как раз такой руководитель, чем-то похожий на Виктора Полякова. Онисимов, герой «Нового назначения», тоже человек государственный, год за годом руководящий отраслями, меняющий один наркомат на другой, но всё время занимающийся металлургией. Кстати, Бек написал свою книгу как раз тогда, когда стало ясно, что книга Фадеева «Чёрная металлургия», о которой много говорили, не будет закончена. Одной из причин смерти писателя называли как раз стыд и боль за то, что он годами писал фальшивый роман о металлургическом производстве и людях тяжёлой промышленности, в который пытался вложить душу. Оказалось, что врагами народа и вредителями были совсем не те люди, что были описаны Фадеевым, и выходило, что писательское умение и честь, поставленные на карту, проиграны.
Так вот, у Александра Бека получился свой роман — про абсолютно честного, аскетичного солдата Партии (солдата в том значении, которое употребляют по отношению к маршалу, что, презирая быт, кочует вместе с армией, спит на скрипучей койке, укрывшись солдатским одеялом, и проводит вечера не за игральными картами, а за теми, на которых соединяются и разбегаются в стороны стрелы наступления). Это история о трагедии человека, который отдал всего себя делу, отказавшись от всего личного, но стиль руководства внутри иерархической пирамиды разрушает его. Развивается в нём болезнь отчаяния и обиды — рак. Но горше болезни ощущение неправильных решений, своих ошибок, которые герой Бека делает вынужденно.
В «Новом назначении» Александр Бек рассказывает историю из 1940 года. Народный комиссар стального проката и литья вызывает к себе начальников главных управлений. Наконец наступает очередь начальника одного из главков — вполне успешного подразделения. «Поздоровавшись, следуя короткому «садитесь», Цихоня уселся, безмятежно созерцая красиво прорезанные, будто бесстрастные глаза, классически прямой, с чуть раздвоенным кончиком нос своего нового шефа.
— Приступим, — произнёс нарком.
Доклад Цихони был недолог, достижения главка не нуждались в пространных комментариях. Онисимов сказал:
— Что же, пройдёмся по заводам.
Цихоня перечислил заводы, назвал цифры, всюду дела были благополучны.
— Так. Теперь по цехам.
Оказалось, что кое-где некоторые цеха отстают.
— Почему? — спросил Онисимов.
Цихоня слегка затруднился. Положение в цехах он представлял себе не вполне отчётливо. Всё же в течение полутора-двух часов разговора вопрос о работе цехов был более или менее прояснён. Цихоня полагал, что беседа на этом закончится. Однако Онисимов неумолимо сказал:
— Теперь по печам.
— По печам?
— Да. И затем по станам.
— Но дело в том, что… Я этого не знаю. Этих сведений у меня нет.
— Не знаете? Что же вы тут делаете? Для чего вы тут сидите? За что вам выдают зарплату?
Начальник главка, ещё только что довольный собою, был нещадно высечен. Его круглые щёки уже не румянились, а багровели. Онисимов продолжал свой допрос-экзамен:
— Как идёт реконструкция Заднепровского трубного завода? Укладываетесь в график?
— Да. Но беспокоюсь, что некоторое оборудование запаздывает.
— Какое?
Цихоня дал обстоятельный, точный ответ.
— Покажите график доставки оборудования.
— Я это, товарищ нарком, знаю на память.
— На память? — протянул Онисимов. — Какой же срок ввода в эксплуатацию вам указан?
Цихоня без затруднения назвал срок.
— Где это задокументировано?
— В постановлении Совнаркома от 12 мая 1938 года.
— Неверно.
Цихоню прошиб пот. Как так неверно? Он отлично помнил эту дату.
— Нет, товарищ нарком, я не ошибаюсь, постановление от 12 мая.
— Неверно, — повторил Онисимов. Его бритая верхняя губа приподнялась. Жёсткая улыбка приоткрыла крепкие белые зубы. — Неверно, — сказал он в третий раз. — Не постановление, а распоряжение. Память-то, как видите, вас подвела».
Так необходимо было руководить в тридцатые и сороковые — чтобы выжить самому и противостоять хаосу. Потом всё стало ощутимо меняться. К концу пятидесятых прошёл страх и можно было уже спать по ночам — не только из-за прекращения «Большого террора», но и потому, что полуночник Сталин ненадолго переместился в Мавзолей и уже не было необходимости подстраиваться под его ритм жизни.
Нет, ещё можно было всё знать и лично учитывать болты и гайки, но это было уже трудно. Концентрацию памяти и воли ещё можно было позволить себе в шестидесятые — во времена косыгинских реформ, когда воля руководителя во многом совпадала с волей подчинённых. Но в семидесятые это стало невозможно сразу по трём причинам. Во-первых, стремительно старело руководство. Напряжение работы всё менее и менее было ему свойственно. Во-вторых, другим стал народ: исчез страх уголовного наказания за прогул, лагеря — за невыполненную норму. В паспорта перестали ставить штамп о работе. Людям хотелось своего маленького счастья — садовый участок, собственная, пусть и крохотная, но отдельная квартира, эти желания естественны, нельзя же всё время жить как на войне. Понемногу главное дело уступало своё главенство частному, личному, но не оттого, что люди стали хуже. Просто таково их свойство, неизбывное и понятное. И в-третьих, свойство самой технической цивилизации. Не только отраслью, но и крупным заводом уже невозможно было руководить по-старому.