Эти две недели растянулись на шесть лет.
А тогда при первом же разговоре Виктор Николаевич сразу предупредил, что никакой административной власти у него нет, он всего лишь советник и консультант.
Действительно, если любознательный читатель заглянет в его личное дело, то обнаружит, что он назначен на должность эксперта НАМИ[24]. Должность эксперта расторопные руководители НАМИ создали, кстати, специально для Полякова, понимая, как ценен этот сотрудник, в разных смыслах «свалившийся с неба».
В упомянутом приказе о зачислении за подписью министра Н. А. Пугина так и записано: «Ввести в Научно-исследовательском автомобильном и автомоторном институте (НАМИ) должность эксперта с функциями анализа деятельности подразделений и филиалов НАМИ и связей с предприятиями отрасли». При этом в пункте втором записано: «В соответствии с письмом МАП от 09.12.86 г. № 1-75/12620 установить тов. Полякову В. Н. должностной оклад 125 рублей в месяц».
Для последующих поколений, живущих после неуверенных в себе поздних восьмидесятых, после безумных девяностых, когда рубль пустился плясать вокруг доллара вприсядку, после деноминаций и дефолтов, нужно объяснять, что такое эти сто двадцать пять рублей прописью минус налог, которые положили в качестве оклада Герою Социалистического Труда и бывшему министру.
Автор этих строк получал ту же сумму, будучи рядовым инженером одного московского института и ещё не закончив курс Московского университета. Это происходило ровно в то же время — в 1986 году, и деньги эти даже для первого года перестройки были весьма скромными. А уж для человека ранга Полякова — просто символическими.
Рабочий день отсчитывался ровно — от восьми до восьми. Олег Точёнов вспоминал: «Он поразил меня внутренней организованностью. На столе никогда ничего лишнего. Слева — стопа чистой бумаги. Берёт верхний лист, разрывает его на четыре части. На каждой — перечень основных вопросов, какие-то пометки для памяти, всё предельно кратко. У меня, когда составлял на основе его поручений план на день, получалось, как минимум, пять-шесть страниц.
Требований особых не было как таковых. Сама атмосфера, которая складывалась вокруг него, дисциплинировала. Он так строил свои поручения и контролировал их выполнение — это было непривычно для НАМИ, — что ни у кого не возникало желания испытать на себе поляковский «пресс». И меня Елена Павловна Наумова приучила: «Виктор Николаевич поставил перед тобой задачу?.. Ну и решай. А какие ты найдёшь, выберешь для этого способы — твои проблемы»{129}.
Вскоре оказалось, что в орбиту связей института вовлечено огромное количество руководителей разного ранга, министерских сотрудников, множество людей, которые так или иначе были связаны с автомобильной отраслью. НАМИ, как головной институт, и раньше, конечно, не терял связи со смежниками, заводами и другими министерствами, работал в контакте с химиками и металлургами, транспортниками, станкостроителями, дорожниками и экономистами. Но тут всё приобрело качественно иной уровень: «Если же вопрос для меня действительно оказывался нерешаемым, Поляков сам выходил на «первых» лиц, со своими доводами и своей непререкаемостью (а кто он уже официально был?). И не помню, чтобы ему хоть раз отказали», — вспоминал Точёнов.
Это было время очень напряжённого ритма жизни в отрасли. НАМИ каждодневно давал справки по совершенно разным вопросам и в ЦК партии, и в правительство, и в само министерство, время перестройки не было временем медленного и благостного умирания — десятки процессов шли параллельно, наслаиваясь друг на друга.
Один из начальников, видя усталость своего коллеги, напряжение, с которым он говорит — от недомогания или какой иной причины, — как-то сказал Полякову:
— Может быть, вы завтра не придёте?
Поляков очень обиделся. Обида накатила откуда-то изнутри и смыла усталость. Нет, он придёт согласно распорядку, как приходят все, — ведь многим уже назначено именно на завтрашний день. Он придёт тогда, когда надо для дела. И преданность делу не подразумевала никакой поблажки.
В это время Поляков не подменял решения директора своими решениями, не был он и «серым кардиналом», что вершит судьбами проектов и людей, он, скорее, направлял людей в нужное русло работы, подсказывал оптимальные ходы и, пользуясь своей необъятной памятью, объяснял, к кому нужно обратиться с тем или другим вопросом. Это был тип пусть неидеального, неудобного в спокойной и размеренной жизни, но бескорыстного и преданного делу советчика. Конечно, он регулярно подписывал пачку поручений, но работал сам, напрямую, не прикрываясь своей должностью, которая не предусматривала большой ответственности.
Зачастую Поляков играл роль сотрудника структуры, что сейчас называется PR-службой. Сейчас под сочетанием PR подразумеваются чрезвычайно разнообразные понятия и слова: и пресс-атташе, и реклама, и презентации. Все заимствованные слова мешаются в кучу. Но бывший министр не был рекламным зазывалой — зачастую его совет решал, казалось, неразрешимую проблему, подталкивал проект, который после этого набирал ход.
А работа тогда, в середине восьмидесятых, была нервной, и не только оттого, что жизнь на переднем крае технического фронта всегда напряжена. Время было сложным, и в самом воздухе была примесь неуверенности: неуверенность в финансировании, неуверенность в том, продуманы ли решения высшего руководства, неуверенность в защищённости собственного дела. Например, судьба опытных образцов автомобилей всегда была связана с их представлением начальству.
Однажды, когда на автомобильной выставке окончился рабочий день, «сверху» сообщили, что никого и ничего уже не будет, никто из больших начальников не приедет, и руководство НАМИ отпустило всех сотрудников. Вдруг, надрываясь, заверещал телефон. Выяснилось, что на выставку едет Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв. Но всё уже закрыто и никого нет, все ушли домой. И ответственные сотрудники НАМИ, включая тех, кто и не должен был делать этого по должности, в течение получаса подняли всех, всё открыли и показали.
Это было то время, когда один такой визит мог решить судьбу нескольких перспективных разработок.
В слаженности и собранности, в этой возможности мобилизации был след порядка в автомобильной отрасли, что сложился ещё при В. Н. Полякове. Но теперь он был старше многих и тяжело болел. Распорядок его работы в институте был составлен руководством так, чтобы дать возможность бывшему министру провести понедельник дома. Итак, у Полякова четыре рабочих дня, но это четыре загруженных до предела дня, с утра и до вечера. Полякову уже за семьдесят, но он не позволяет себе отказаться даже от служебных командировок — разве что маршруты стали короче.
Иногда Виктор Николаевич играл роль катализатора в решении какой-либо, казалось бы, неразрешимой проблемы. Например, чтобы погрузить какой-то экспериментальный автомобиль и перевезти его куда-то, нужно найти уникальный кран многотонной грузоподъёмности. Где его взять — уму непостижимо, не говоря уже о том, что в конце восьмидесятых это само по себе было сложно оформить юридически. И вот бывший министр Виктор Николаевич Поляков, Герой Социалистического Труда, бывший член ЦК и кавалер многих орденов, поднимает телефонную трубку. При этом он остаётся в своей призрачной и эфемерной должности эксперта НАМИ — то есть никем в тогдашней административной иерархии. Но в телефонную трубку он говорит иначе:
— Это Поляков Виктор Николаевич. Доложите…
И срабатывает не значение былых званий и должностей, не вес регалий, а магия этого имени, что помнят ещё все начальники отрасли. Здесь не могло быть приказа, а только просьба, но просьба, подкреплённая харизмой этого человека.
После звонка министр тяжёлого машиностроения отдаёт команду — и на выставке появляется уникальный кран, существующий чуть ли не в единственном экземпляре. Дело не в инерции мышления: эта история, рассказанная для примера, случилась года через три после смещения Полякова с высокой должности.
24
Это произошло 21 ноября 1986 г. (приказ 336л от 16.12.86). Уволен 31 марта 1992 в порядке перевода в Московскую дирекцию ПО «АВТОВАЗ».