Кто-то тайком позвонил в Тольятти, и секретарша Людмила Борисовна Тихомирова подтвердила: был у нас бодр, всё шло как обычно.
Наступил следующий день, вторник. Во второй половине дня он позволил себе уехать домой. Нет, слово «позволил» здесь не подходит. Судьба оказалась сильнее его, так-то он себе бы не «позволил».
Татьяна Николаевна вышла из дома ненадолго, на столе, завёрнутая в плед, упревала свежесваренная каша.
Она с порога поняла: муж дома. Он действительно уже был, но без сознания. Лежала на столе в лужице чая любимая чашка.
Приехал сын, и Виктора Николаевича перенесли на диван. В подъезде раздались шаги врачей, появились носилки…
Он прожил ещё пять дней — практически без сознания.
Воля отпускала тело на волю — он уходил постепенно, как умирает завод, оставленный без присмотра, лишённый постоянного контроля и руководства. Думал ли он о том заснеженном городе посредине Сибири, где впервые увидел весеннее небо, о родителях, о войне, где всякий ожидал смерти, или его разбирала досада от груды недоделанных дел, этого никогда не узнать.
Это всегда остаётся тайной последнего часа.
Задолго до этого он удивил своих подчинённых, что сообщили ему о смерти его давнего соратника, Владимира Ивановича Ярыгина.
Поляков тяжело вздохнул и сжал карандаш.
— Счастливый человек, — сказал он негромко.
Рассказывают также, что он совершенно серьёзно говорил жене другого своего коллеги, Дальмире Александровне Исаковой:
— Ваш муж плохо себя повёл. Отказался от трудностей, ушёл, когда появилась возможность, на пенсию. Это, конечно, «заслуженный отдых», но вполне можно было бы поработать на благо завода.
В этом была не только досада на то, что соратника нет с ним рядом, что с ним нельзя посоветоваться, попросить о чём-то, положиться в общей работе. В этом было и особое монашеское служение, где главной религией становится Дело.
Послесловие
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ
И чем наше время не меряй,
Мы сделали все что сумели,
А что мы сумели —
Спросите у целой земли.
Есть такое понятие «сухой некролог». Это далеко не всегда оскорбительно для умершего человека, часто это особая черта ситуации — того момента, когда оборвалась какая-то важная струна в жизни. Нет, многие люди уже давно не встречались с этим человеком, но были повседневно связаны с результатами его деятельности. И вот сообщили о его смерти, однако осознание этого факта ещё не пришло.
В тольяттинской газете 2 июня 2004 года был опубликован именно «сухой», не наполненный ещё эмоциями некролог под заголовком «В Москве скончался первый гендиректор АВТОВАЗа В. Поляков»:
«1 июня в Москве на 90-м году жизни после тяжёлой болезни скончался первый генеральный директор Волжского автозавода, выдающийся организатор отечественной автомобильной промышленности, Герой Соцтруда, почётный гражданин города Тольятти и Самарской области Виктор Николаевич Поляков. Как сообщили в администрации ОАО «АВТОВАЗ», гражданская панихида-прощание состоится 3 июня в ритуальном зале Центральной клинической больницы. Согласно завещанию В. Полякова его прах будет захоронен в г. Тольятти».
Сомнений не было: Поляков должен был обрести последнее пристанище в Тольятти. Об этом он и сам говорил неоднократно.
Уроженец Томска, человек, проживший полжизни в Москве, много колесивший по миру и многим городам Советского Союза, он именно к Тольятти был привязан делом. Он стал для города настоящим гением места. Ведь что ни говори о красоте Жигулёвских гор, что ни говори о величии Волги-реки, как ни вспоминай историю города Ставрополя, нынешних жителей Тольятти, занимающихся тысячами дел, — всё равно это место принадлежит заводу.
Место — город — завод. Вот связка, в которой каждая часть неотрывна, всё связано. И завод — именно тот компонент, что привнёс в эту связку Виктор Николаевич Поляков.
Много лет назад, когда Горький призывал молодых писателей писать биографии заводов для специальной, им созданной серии «История фабрик и заводов», оказалось, что описания заводов превращаются в описания человеческих судеб.
Происходит и обратное: если человек предан своему делу, то летопись его жизни превращается в биографию предприятия. Тогда, в двадцатые и тридцатые годы, сформировалось новое поколение руководителей. В уже упоминавшейся пьесе Погодина «Мой друг» всё кончается триумфом героя. Важно, как выглядит эта награда. А выглядит она так: на сцене стоит Руководящее лицо (очень похожее на Серго Орджоникидзе) и главный герой:
«Руководящее лицо. Теперь поговорим неофициально. Чего ты хочешь? (Подождал.) Мы тебя били — расквитаемся. У тебя выговор? Снимем. Ещё чего хочешь?
Гай. Чего же я хочу? В Промакадемии поучиться.
Руководящее лицо. Такому большому человеку — учиться? Ты сам должен учить. Ну чего ты хочешь?
Гай. В Сочи, что ли! (Засмеялся.)
Руководящее лицо. Смешно, Гай! Ты мне скажи: ну чего ты хочешь?
Гай. Чего ж я хочу? Обидно! Не знаю, чего я хочу.
Руководящее лицо. Ах, бедный, бедный. Не знаешь! Ну тогда я знаю, чего ты хочешь. Собирай чемоданы, через три дня поедешь принимать новое строительство. Мы тебе даём завод в десять раз больше этого. Что это за площадка в двадцать пять километров! Мы тебе даём строительство в двести пятьдесят квадратных километров. Мы знаем, чего ты хочешь.
Действие происходит в плане сценических кадров. Руководящего лица нет. Перед Гаем — Максим.
Гай. Ну, Максим, чего ты хочешь? Я тебя бил, угнетал, гонял. И ещё буду бить, гонять, угнетать. Но всё-таки, чего ты хочешь? Ну чего ты хочешь? Ах, бедный, бедный! Как тебе трудно!.. Ну, тогда я знаю, чего ты хочешь… Собирайся. Через три дня едем принимать новое строительство в двести пятьдесят квадратных километров…»
Так эта новость передаётся по цепочке — всё дальше и дальше к нижестоящим по служебной лестнице. Вообще-то это неукротимый стиль настоящего хозяйственника, бег вперёд, пока работа не съест человека или не будет выполнена. Только сейчас стали уходить хозяйственники этой старой закалки. А ведь мы их видели, слышали и слушали, этих инженеров и начальников. Мы ещё помним их пример — сделай или умри, ненормированный рабочий день не оттого, что приходишь, когда захотел, а оттого, что заканчиваешь работу, когда не держат ноги.
Так было не только во время индустриализации, в Тольятти и на БАМе. Так было на тысячах предприятий, что и создали инженерно-промышленную мощь СССР, и как бы то ни было, каждый гражданин России является наследником этих людей.
В предисловии к одному из сборников по истории АВТОВАЗа Рудольф Пихоя писал:
«Прошло время. Развал прежней идеологической системы обрушил многие ценности прошлого. Но жанр — история фабрик и заводов — выжил… Прежде всего, это отстаивание, защита своей торговой марки, традиции промышленного производства, осознание автономности судьбы завода и ответственности за будущее в переменчивом и часто откровенно недружелюбном окружении. АВТОВАЗ жил, АВТОВАЗ выжил, АВТОВАЗ будет жить — это не только патетика. Это необходимая часть всех сколько-нибудь серьёзных исследований по истории крупного бизнеса, которые выходят в мире»{157}.
Долгая жизнь инженера и руководителя, генерального директора и министра Виктора Николаевича Полякова оказалась доброй по справедливости. Есть что-то очень верное в том, что судьба даёт борющемуся человеку, созидателю время на исполнение своего предназначения. Но всё выполнить и сделать невозможно. Остальное — дело потомков: не растратить, не разрушить сделанного. Не повторить сделанное в прошлом, а, двигаясь своим путём, оказаться достойным славы ушедших современников.