Дома дяди собрали вещи Ахметика и отвезли его к мамке в город. Плакал Ахметик, не хотелось ему в город, хотелось и дальше с дядями во взрослые игры играть. Но Абу сказал: «Вырасти, стань сильным, тогда возьмем тебя в горы, в горах слабым нельзя». А Садо сказал: «Мамку тоже защищать надо. Кто же ее защитит, если не сын — джигит? А теперь у тебя и кинжал есть. Будет, чем наказать врага». Тогда перестал плакать маленький Ахметик и поклялся, что когда вырастет, тоже уйдет в горы, туда, где живут большие сильные люди.
Сержант Караваев
Колонна шла на дальнюю заставу, везли воду и провиант. Впереди боевая машина пехоты, за ней автоцистерна и грузовик с припасами.
Оставалось проехать небольшую рощицу в низине, дальше — равнина. По ней до заставы не больше часа езды, да это и не езда, а удовольствие. Станут ли на равнине закладывать взрывчатку? Днем с вертолета и с заставы просматривается дорога, а ночью снайперы охотятся, да и, как следует, не замаскируешь мину…
Сержант Караваев — голубоглазый калужский паренек, механик-водитель боевой машины. Проехать-то надо всего ничего, метров двести, рощица невелика, хотя, если вдоль ручья идти, то и до гор дойти можно. Клином спускается она с гор на равнину, змейкой вьется вдоль ручья. Да это только в засуху ручей, весной это река. Бежит ледяная вода, не везде и вброд перейдешь. Машине что, машина железная, гусеницы прочные, для нее река — не преграда.
Вот и ручей, значит, половина дороги позади. Птахи лесные чирикают. Солнышко светит. Да не станут «чехи» из-за них рисковать!.. Всего-то три машины и шесть человек. А чуть стрельба — выдвинется с дальней заставы отряд, и из части пойдет отряд, и вертолеты поднимутся в воздух. Прийти чехам просто, напасть просто, — колонна, как на ладони, — вот уйти тяжело. Равниной не уйдешь, значит, только лесом, а как ударят дальнобойной артиллерией по предгорью, тут им и настанет Аллах Акбар…
Уж и опушка рощи впереди показалась, в прогалине между деревьями равнина мелькнула. Ползет броневая машина, смотрит Караваев, — не прозевать бы мину. Командир из башни высунулся, тоже на дорогу глядит.
Вдруг пронзительный скрежет рассек воздух, ударило слева, подбросило левый борт, содрогнулась броня. Затрещали автоматные очереди. Застучало, защелкало… Надо разворачивать башню и бить прямой наводкой по зарослям. А тут и справа ударило в машину…
— Командир! Стреляй! — кричит Караваев. Заклинило башню! Не повернуть…
— Разворачивай машину! Давай прямо на них! — слышит Караваев.
Взревел двигатель, крутануло машину. Качнуло вперед. С места прыгнула она в лес. Если были там чехи, не стало тех чехов.
— Стреляй, командир!
Куда стрелять?! Листву пулями режет, крошит в капусту. Где кто — не видно… Заклинило пушку. Горит машина… И опять тряхнуло… Все — конец…
Кто это кричит? Командир кричит. Пылает башня, командир обезумел от боли, полез из машины, только по пояс и смог вылезти, срезали его очередью. Лежит командир, голова на броне, тело горит, уж не больно ему, отлетела душа солдата.
Стихло в роще, лежат убитые бойцы в кабинах грузовиков, даже выбраться не успели. Горит на броне тело командира, замерла грозная машина, пылает двигатель и башня пылает. Черный дым поднимается над деревьями. Скоро заметят его с заставы, скоро поднимут вертолеты, скоро придет помощь, да только некому помогать…
Вышли из-за деревьев абреки, открыли кабины грузовиков, убедились, что мертвы солдаты. Молодой араб, приехавший сражаться с неверными, выстрелил каждому в голову, словно боялся и мертвых русских. «Экий храбрец, — подумал чеченец Садо. — Ему бы только в мертвых стрелять, да мальчишкам головы резать… Чужак чужаком и останется…»
Вдруг из горящей машины, где уж думали нет никого в живых, из люка возле башни, словно черная змея поднялось дуло автомата, глянуло по сторонам и сыпануло свинцовым градом вокруг. Упал, как подкошенный молодой араб, фонтаном брызнула кровь из руки другого, схватился за голову третий, кровь заструилась между пальцев. Остальные попрятались за деревьями.
Нет больше гранат у воинов Аллаха, нечем взять хитрого русского. Не подпускает к машине, бьет очередями. Одна возможность — стрелять по автомату, чтобы выбить из рук.
Лежат раненые абреки, не шевелится молодой араб. «Кто им поможет, если у этого русского много патронов? — думает Садо. — Так, глядишь, и вертолетов дождемся. Уходить надо…»
— Эй, русский! — кричит Садо. — Сдавайся, не тронем. Отпустим! Стреляет в ответ сержант Караваев. «Как же, — думает, — кто верит чеченцу — сам себе враг! Это мы знаем. Вылезу, отрежут голову…» Плохо одно: чтобы стрелять, надо автомат из люка высунуть, часть руки до локтя и другой — кисть.
О том же думал чеченец Садо. И когда вновь показался автомат из люка, прицелился он и попал, как в былые времена попадал в глаз белки. Прекратилась стрельба. Тотчас вскочил на броню один из бандитов, но вскрикнул и покатился на землю. Штык-нож вонзил ему в ногу Караваев, но и сам был ранен чеченской пулей.
Подкрались еще трое абреков… закололи бойца. Выволокли тело и бросили на траву. С перекошенными лицами стояли они над ним. Вдруг захлопало, затрещало в вышине. Огненный дождь хлынул с небес…
— Аллах акбар, — прошептал Садо. — Хорошо воевать с храбрым и принять смерть от сильного. Добрую память оставит о себе выбравший такого врага…
Осада
На городском рынке, где можно было найти все, от семечек до оружия, между рядов баранины и хлеба, хурмы, винограда, армейских комбинезонов и черных кавказских бурок кто-то потянул Казакова за рукав.
— Хлопчик, а хлопчик… — прошептала сгорбленная старуха из местных богомолок, тех, что выспрашивали у приходского батюшки: уезжать им аль как? — и, получив ответ: останьтесь и спасетесь, доживали жизнь в ожидании не простой смерти, а лихой погибели… Прежнего священника прошлым годом увезли в горы. Подкараулили возле дома, посадили в машину и увезли… Позже в церковь подкинули фотографию: священник лежал в яме, обезображенный и страшный. Нового священника, отца Михаила, охраняли чеченские милиционеры и однажды отбили его у бандитов. Но приход обеднел, платить за охрану стало нечем, многие прихожане разъехались, а те, что остались, — ждали беды. Сам отец Михаил, несмотря на малую паству, служил, полагаясь на волю божью…
— Хлопчик, — бормотала старуха, — ты передай своим, что у нас бандиты по дому шастают. Дом-та пустой… Усе разъехались. Так, ежели взрывать хотят, так акромя нас с сестрой некого… Тут адрес наш записан, — добавила она, сунув ему в руку клочок бумаги, и засеменила прочь.
При осмотре дома нарвались на засаду; когда поднимались по лестнице, впереди распахнулась дверь и «грянула музыка». Первыми выстрелами был убит старшина Князев, не помог и бронежилет, — пули прошили шею и голову. Второй боец, чеченец, был ранен в руку, его оттащили вниз. Очередью выбило стекла в рамах лестничного пролета, рваные оспины высыпали на стенах.
Улицу оцепили войска. Духи били очередями из окон, пока в соседнюю пятиэтажку не поднялись снайперы и не отогнали их за стены.
Главарь банды — Махмуд Асураев, двадцати лет, сын убитого накануне полевого командира Казбека Асураева, на предложение сдаться ответил, что погибнет, но сдаваться не станет.
Переговоры велись по рации.
— Чудак, — говорил ему Казаков, — зачем тебе умирать? Я тебе жизнь предлагаю.
— Не нужны мене твои подарки, — отвечал Махмуд. — Дай мене уйти. Не дашь — все взорву. Тут все заминировано. И где ты сейчас стоишь тоже. Под тобой земля горит. Не дашь уйти — все погибнут.