«Таймыр, пес мой верный! Как ты там? С голоду пухнешь или леммингов ловишь?»
На юго-западной стороне Ботфорта Сашка заметил три рыжих пятна, очевидно бочки, и решил перекатить их к дому. Перевел свой взгляд на «шпору» и сердце так и забилось: олени! Табунок голов на десять-двенадцать. Черными пятнами выделялись их тела на буро-зеленой тундре. Двое или трое лежали, остальные мирно паслись. Значит, волки далеко, иначе олешки не пошли бы в узкое место, где их можно передушить за пару минут.
Надо будет поменьше топить. До стада километров пять-шесть и ветер сейчас не в их сторону, но если почуют дым — уйдут. Переплывут пролив, исчезнут на материке.
Сашка прихватил с собой найденное богатство: проволоку, гвозди, бутылки, и в прекрасном настроении поскакал с горки вниз.
11. Морж
И стал почему-то напевать песенку из Маяковского:
Бодрый ритм этих строк хорошо подходил и к ритму прыжков с камня на камень и к состоянию души: на острове дикие олени. А как добыть — придумает! И так прилипла к нему дурацкая эта песенка, что не мог отвязаться. Пробовал и на «Славное море — священный Байкал» поменять, и на «Раскинулось море широко» и на «Ach, mein lieber Augustin» и даже на знаменитую марктвеновскую «Режьте, братцы, режьте…» — ниччче не помогат! Только утвердишь в мозгах другой ритм, только настроишься на другую волну, как споткнешься, шагнешь не в такт, и опять выплывает:
Стоп-ка! Сашка просмаковал вторую строчку, о которую зацепилось сознание: «медленна арба лет…» медленный арба лет… Медленный чего?
От радости Гарт аж подпрыгнул на месте, и оказалось, что уже дошел до первой из замеченных сверху бочек, и это совсем не бочка.
На голове его зияли глубокие, заполненные засохшей кровью, царапины, очевидно, от медвежьих зубов и когтей, низко опущенная голова с небольшими острыми клыками покоилась на камне, передние ласты были подогнуты под туловище и еще хранили в себе движение. Животное это издохло внезапно, за секунду до того, как уйти в море. Но следов борьбы двух гигантов Арктики видно не было. Очевидно, медведь подкараулил моржа на материковом лежбище, но тому удалось вырваться и доплыть до острова, где он и погиб от ран. Произошло это еще до шторма: перед моржом лежал такой же ледяной вал, как и перед биваком. Значит, мясо есть нельзя — трупный яд. Но шкура пригодится на крышу для избушки. Гарт сделал обычные надрезы и стал снимать шкуру. И тут обратил внимание, что пенис у моржа действительно почти весь костяной, и поговорка «хрен моржовый» не лишена твердого основания.
Шкура у этого ластоногого толстая, грубая, многослойная, нож быстро тупится, приходилось без конца шоркать его о камень, а тушу Гарт ворочал вагой: морж был длиной в три шага и весил, наверное, полтонны. Долго Сашка с этим делом промучился, аж взмок. Хотел отрезать голову, уж больно красивые клыки, ноне смог найти хряща между позвонками и чуть нож не сломал. Эх… Топор нужен! Напоследок решил вспороть трупу брюхо, чтобы вытащить печень. Любой печенью можно выделывать шкуры, но лучше всего — моржовой. А очень надо было выделать шкуру бургомистра. Но едва проткнул туше живот, как тут же, зажав нос, и убежал: нестерпимая вонь, чуть не вырвало. Шкура моржа оказалась такой тяжелой, что Сашка мог ее только волочить. На подходе к биваку уже и сам едва ноги волочил.
Из ямы у домашнего камня неожиданно выскочил песец-щенок, наверное, тот самый, который грыз оленье копыто на старой волчьей трапезе. Отбежал в сторону и стал тявкать.
— Вот сссобака! Обворовал, да еще и лаешь!
Охотник громко хлопнул в ладоши и прогнал нахала.
Яма была пуста. Штук тридцать рыбок, которые там еще оставались и из которых Гарт собирался сварить уху, этот ловкий воришка сожрал. И дыма не побоялся. Ладно. Зато рыбки на перекладине хорошо подсохли на ветру.
Ими Гарт и пообедал. Закусил морской капустой и запил водой. Жить можно. Затем оттащил шкуру моржа, на которой остались прирезки мяса и сала, в сторонку, уложил ее мездрой кверху и оставил чайкам.
Мездрить вручную — руки отпадут. А чайки начисто и жир, и мясо выклюют и зачищать не надо.