Есть и другие способы ловли песца. Некоторые охотники ставят «пасти», где эту белую лисичку придавливает и убивает падающее бревно.
Но все эти хитрости охотничьи хороши только раз в три, а то и в четыре года, когда есть в тундре песец. Один «урожайный» год чередуется с тремя-четырьмя «неурожайными», когда песца или очень мало, или нет совсем.
А почему такая странная цикличность численности у этих белых лисичек? А потому что лемминга бывает много только один раз в три-четыре года! А почему такая странная цикличность численности у лемминга? А потому что болеют эти подвижные красноватые мышки и во множестве умирают. Или так их много становится, что выедают все корма и массами бегут искать новое место, по дороге попадаются им реки и озера, при форсировании которых лемминги тысячами гибнут в воде, замерзают от переохлаждения на берегу или становятся добычей тех же песцов, чаек, хищных рыб и птиц. И остается мало мышей в тундре. И песцы уходят в другие места. Если нет лемминга в таймырской тундре, значит, есть в приленской, нету в приленской, зато появился в чукотской и малоземельской. Никогда не бывает Великая Тундра без лемминга и без песца.
Я не стану утомлять читателя описанием выделки шкуры мочой, не очень это красивая, но очень «пахучая» работа, скажу лишь, что дня через три-четыре, пошитые на скорую руку, кривоватые сапоги из нерпичьей шкуры были готовы, Сашка уложил в них мох вместо стелек и получил надежную непромокаемую обувь.
И притопнул ногой, и пожалел, что нет зеркала, посмотреть. И крикнул негромко:
— Александрос, ты здесь?
— А куда ж я денусь?
— А вот деваешься! Деваешься иногда непонятно куда. Не докричаться!
Александрос промолчал.
— Скажи, пожалуйста, ты силен в толковании Писания?
— Читал, но большим знатоком назвать себя не могу, тем более, толковать сложные места. И чего это тебя бросает от сапог до Книги?
— Да есть там, в самом начале, одно место, которое повергло меня в величайшее изумление, и которое я сейчас, за выделкой шкуры, опять вспомнил.
— Ну-ка, ну-ка…
— После описания грехопадения Адама и Евы, написано так: «И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их». (Бытие 3:21). Не значит ли это, что Господь Бог и был первым охотником? И первым скорняком, и первым «швецом» на Земле? Ведь прежде, чем пошить одежду из кожи, надо убить животное, скажем, барана или козла, и выделать шкуру. А это, ты видел, очень трудоемкий процесс, неприятный и долгий.
— Адам и Ева первый на Земле грех совершили. А по Ветхому Завету «без пролития крови не бывает прощения» (К Евреям 3: 21). И во искупление греха Господь пролил кровь какого-то животного, скорее всего агнца. Я полагаю, что убит был этот барашек прямо перед глазами согрешивших, и они впервые увидели смерть. Печальная история… А выделать и пошить — это уже другое дело. Я лишь служебный дух, тебе надо поговорить со священником.
— Спасибо, Александрос, я думаю, ты недалек от истины. Пойду на бережку посижу, на воду посмотрю…
И еще в этот день Гарт, наконец-то, сделал себе зажигалку из той самой красной пластиковой, что нашел в первые дни возле бамбуковой лодочки. Легонечко срезал и отогнул с торца часть донышка, налил в емкость бензин из НЗ, прижал донышко на место и заклеил щель древесной смолой, которую наскреб с бревен на берегу. Если постоянно держать ее в кармане, зажигалка отлично искрила и давала устойчивое пламя.
«Во, какой я соображучий!» — похвалил себя Сашка.
Ближние капканы он привел в порядок относительно быстро и с каждым днем стал уходить все дальше от балка. С широкой галечниковой косы северного берега открылся ему великолепный вид на весь архипелаг и на «домашний» остров с черным кубиком избушки на нем.
Гарт долго стоял и смотрел, не в силах оторвать взгляда. Всего-то пятнадцать километров, а не достать. Неужели придется кантоваться на этом Сапоге-Ботфорте до самых морозов, ждать, когда в бухте установится надежный ледяной покров?
«Таймыр, пес мой своенравный! Как ты там один? Небось, давно уже доел кусок нерпятины и теперь голодаешь? Или тоже рыскаешь по берегу, подбираешь, что море выбросит?»
Стоял ясный теплый день, легкий зюйд-вест слегка раскачал море. Мелкие белые барашки на волнах катились в сторону… катились в сторону одинокого зимовья!
Сашка бросил в море обломок бревна, переждал пять минут и бросил второй, а затем и третий. Когда дровеняки отплыли достаточно далеко, он мысленно провел по ним прямую линию от берега, где стоял, до берега домашнего острова. Воображаемая линия прошла чуть правее избушки, и Сашка ощутил жар в сердце.