— Простите… А что означают эти буквы? — скромно поинтересовался Иван у бородатого белозадого мужика, терзавшего топором сырую осиновую ветку.
— Пошел вон, болван, — ответил тот обиженно.
Иван поспешил дальше.
Кого тут только не было: колдуны, похожие на хиппи 60-х, романтические белые братья — длинноволосые, в длинных до пят белых рубахах, улыбающиеся всем и каждому безо всякой причины, — бритоголовые кришнаиты в оранжевых балахонах, голубоглазые русские марьюшки с бинди на лбу и в сари, адепты альтернативной христианской церкви с массивными деревянными крестами на шеях и даже таинственные и мрачные, похожие на готов, сатанисты… Все это пестрое общество кипело и существовало вполне безобидно…
Чуть поодаль одна энергичная пышногрудая дама с хитрыми глазками хлопнула в ладоши, созывая всех в общий круг. Когда круг собрался, она предложила провести совместную медитацию для спасения Земли. Тотчас из толпы к ней подскочил бойкий черноволосый молодец в клетчатой рубахе, назвался Аполлинарием Подземным и заявил, что гораздо важнее провести коллективный молебен во славу Солнца, а сама Земля без жизни на ней абсолютно никого не интересует.
Дама покраснела и, натянуто улыбаясь, процедила сквозь зубы:
— Ты еще слишком молод, сынок, чтобы давать советы. В особенности тем, кто старше и умнее тебя…
Аполлинарий хотелось было возразить, но, махнув рукой, пробубнил что-то и отступил.
4
С наступлением сумерек разжигали костры. Собирались компании. Что-то дымилось в котелках, потрескивали поленья.
— У нас в деревне живет одна старуха, так ее все боятся как огня, — рассказывала девица со вздернутым носиком, таким, что Иван сразу окрестил ее уродинкой. — Режут скотину — лучший кусок ей. Соберут урожай — мешок ей. Кому что прислали — ей подарок несут. Заходит она в любую хату и говорит, чего ей надо. Хлеб, яйца, молоко — все дают. А не дашь, так прямо на глазах мясо тухнет, молоко киснет, а то и скотина дохнет… Дойную корову мало кто держит, а у кого есть, у того вся деревня молоко покупает… Как-то раз, старуха пришла к молочнице. А та уж все продала. Старуха разозлилась. А на следующий день корова молочницу боднула и руку ей порвала.
— Ну, это почти в каждой деревне такие старухи есть, — сказала пышногрудая активистка спасения Земли. — Простой фокус.
— Еще случай был, — не сдавалась уродинка. — Мимо старухи шла девочка и язык ей показала. Глупая, совсем еще ребенок. Пришла домой, а язык аж во рту не помещается. Распух весь. Хорошо, что бабка у нее умная была. Расспросила, вызнала все, собрала мед, яйца и к старухе. И только она за порог вышла, как опухоль спадать начала… А еще пришла эта старуха раз в один дом и села у печки, а хозяйка возьми да ухват переверни; та сидела-сидела, только привстанет, а уйти не может, опять сядет, потом глянула на хозяйку нечеловечески и говорит: «Переверни ухват». Да так глядит, что мороз по коже до самых пяток. Та ухват перевернула и старуха ушла, а женщина и года после того не прожила, сморило ее…
— Деточка, это все детские игры, — махнув рукой, покровительственно зевнула пышногрудая дама. — Кто следующий?
Рябая нескладная девица, по фамилии Несмачная, тревожно поглядев вокруг, заговорила тихо:
— Я родилась в Гомельской области. Мама умерла рано, а мачеха была ведьмой. Она этого и не скрывала, сама всем говорила, что она — ведьма. Чтобы боялись. Она три раза была замужем, и от каждого мужа у нее было по сыну. Старший сын пил, средний был ненормальный от рождения, а у младшего падучая была. Мачеха заставляла меня им прислуживать. Я боялась и слушалась. Она же все мне твердила, что она ведьма. «Первый, — говорит, — мой муж сильно пил и жилось мне с ним очень тяжело. Уходя от него, я встала на пороге, и крикнула ему через левое плечо: „Чтоб ты так кровью умылся, как я рядом с тобою слезами умывалась!“ И он вскоре попал под комбайн. Тряхнуло его пьяного и скинуло под ножи. Второй, — говорит, — мне изменял. Так я плюнула и сказала ему: „Чтоб ты так ослеп, как меня рядом с собой не видел!“ Месяца не прошло, как он ослеп. Говорили, отравился чем-то, оттого, мол, и зрение потерял. А третий муж, — говорит, — меня бил. Так я сказала ему: „Чтоб ты так выболел, как мне было больно рядом с тобой!“» Этого третьего я сама еще живого видела. Губы синюшные, опух весь, одышка, мешки под глазами. А отцу она сказала: «Бросишь меня, так я тебе глаза серной кислотой выжгу!» А когда у ее младшего сына припадок случился, она позвала меня в комнату, — волосы распущены, глаза горят, — и говорит мне: «Снимай портки и сядь ему на лицо!» А он на полу в судорогах бьется, изо рта пена идет. Я перепугалась и, как была босиком, зимой, по морозу бросилась из дома к тетке. Та жила неподалеку. Прибежала еле живая. Отцу потом рассказала. Он говорит: «Уезжай, дочка, от беды куда хочешь, хоть в Москву». Мне тогда пятнадцать было. Я и поехала… А отец все бросил и с одним чемоданчиком убежал аж в Ростовскую область. Дом оставил, хозяйство, все. Но Бог ее наказал. Год спустя зимой поскользнулась и спину сломала. После лежала три года, словно бы за трех мужей отбывала…